В мозгу Зорбы современные события были всего лишь старьём, ибо сам он их уже пережил. Такие понятия, как телеграф, пароход, железные дороги, расхожая мораль, родина, религия в его сознании, наверное, имели вид старых ржавых ружей. Его миропонимание обгоняло время.
Скрипели снасти, берега танцевали, женщины становились желтее лимонов. Они сняли с себя своё оружие - румяна, корсажи, булавки для волос, гребни. Их губы были бледны, ногти посинели. Старые сороки сбрасывали перья, падали взятые взаймы пёрышки - ленты, фальшивые ресницы, фальшивые родинки, бюстгальтеры, и, видя их рвотные гримасы, невольно испытываешь и отвращение, и огромное сострадание.
Зорба тоже стал жёлтым, потом зелёным, его сверкающие глаза потускнели. Лишь к вечеру его взгляд оживился. Он показал мне на двух дельфинов, которые резвились, соперничая в скорости с судном.
- Дельфины! - сказал он радостно.
Впервые я заметил тогда, что указательный палец на его левой руке отрезан почти наполовину. Я вздрогнул, почувствовав некоторую неловкость.
- Что случилось с твоим пальцем, Зорба? - крикнул я.
- Ничего! - ответил он, задетый тем, что я не выразил особой радости при виде дельфинов.
- Это какая-нибудь машина тебе его оторвала? - продолжал я любопытствовать.
- Что ты тут болтаешь о какой-то машине? Я его сам себе отрубил.
- Ты, сам? Зачем же?
- Ты никак не можешь понять, хозяин! - сказал он, пожав плечами. - Я тебе говорил, что занимался всем на свете. Так вот, однажды я был гончаром. Это ремесло я любил, как сумасшедший. Знаешь ли ты, что такое взять комок глины и делать из него всё, что захочешь? Фрр! Ты раскручиваешь круг, и глина вращается, как одержимая, в то время как ты, её господин, говоришь: сейчас я сделаю кувшин, тарелку, а сейчас лампу и всё, что захочу, клянусь сатаной! Вот это и называется быть мужчиной: свобода! Он забыл о море, больше не сосал лимон, глаза его снова стали ясными.
- Ну а дальше? - спросил я. - С пальцем-то что произошло?
- Ну, так вот - он мне мешал работать на круге. Он лез в самую середину, портил все мои задумки. И вот однажды я схватил топор…
- И тебе не было больно?
- Почему это мне не было больно? Я же не чурбан какой, я тоже человек, и мне было больно. Но я тебе сказал - он мне мешал, поэтому я его отрубил.
Солнце зашло, море стало немного спокойнее, облака рассеялись. Засверкала вечерняя звезда. Я смотрел на море, любовался небом и стал думать… Так любить, что взять топор, отрубить и чувствовать боль… Но я постарался спрятать своё волнение.
