. Там, среди прочего, имеется крепость, в которой с удобством, хоть и временно, как-то раз квартировал один писатель
[2], а однажды и негритянский генерал
[3]. Прежде чем забраться в гнездо, оно же постель, наш любитель французского чтива произнёс: «Давно следовало вернуть ей этот браслет». О ком бы это он думал? Странный разговор с самим собой, вот этот, и к нему мы более-менее наверняка ещё вернёмся. Туфли он начищал каждую собственноручно, до полудня, в одиннадцать утра. В полдвенадцатого сбегал вниз по ступеням. На обед обычно бывали макароны, ну да, и он их всякий раз с удовольствием ел. Иногда это странно поражало его, то, что он не переставал находить в них вкус. Вчера я срезал себе прут. Представьте: писатель прогуливается среди воскресного ландшафта, собирает урожай в виде прекрасного прута, колоссально ему к лицу, так он считает, съедает булочку с ветчиной и находит уместным, глотая эту самую булочку, задать вопрос подавальщице, замечательная стройность которой сравнится разве что с этой самой лозой: «Милая барышня, а не хотите ли вы вот этим прутиком дать мне по рукам?» Оскорблённо она спешит отпрянуть от просителя. Ничего похожего от неё до сих пор не требовали. Я вошёл в город и коснулся студента концом трости. Остальные студенты сидели в кафе за круглым столом с яствами. После прикосновения он так на меня взглянул, будто узрел нечто никогда прежде не виденное, и те другие студенты тоже на меня так посмотрели. Как будто они вдруг ни с того ни с сего ещё никогда, ничего не понимали. То есть, что я говорю; во всяком случае, они старательно изобразили удивление, из причин простого приличия, а теперь мой герой романа, или тот, кому ещё суждено им стать, натягивает одеяло до носа и думает. У него была привычка всё время о чём-то думать, прямо-таки размышлять, хотя он за это ничего и не получал. От дядюшки, который провёл всю жизнь в Батавии, — сумму в количестве скольких франков он получил от него? Точной суммы мы не знаем. Неизвестности всегда окружает такая элегантность! Наш Петрукио
[4] время от времени ел вместо обычного, т. е. полноценного, обеда всего лишь кусок пирога с творогом и давал обслужить себя чашкой кофе. И об этом я не мог бы вам поведать, не будь этого дядюшки из Батавии. На почве его материальной помощи он как будто бы продолжал своё своеобразное существование, и на почве этого неповседневного и, в то же время, каждодневного существования я слагаю рассудительную книжку, из которой абсолютно ничему нельзя научиться. Потому что бывают люди, которые хотят извлечь из книжек точки опоры, чтобы придерживаться их в жизни. Для этого сорта уважаемых людей я, к моему огромному сожалению, не пишу. Жаль? О да. О, наихолодное, преуважаемое, добрейшее, сверхбюргерское, разлюбезное, тишайшее из всех приключений, до поры спи спокойно. Какой же он глупец, что довольствуется мансардой, вместо того, чтобы воскликнуть: «Хоромы мне, апартаменты, которые вы обязаны предоставить в моё распоряжение!» Он этого просто не понимает.
