— А твой муж?
— А чего он. Он им сказал пару ласковых, так его с лестницы спустили. Он слугам-то баронским тож бока намял, но их-то пятеро…
— Пусть пару дней полежит, — Роб накрыл девушку одеялом, — всё заживёт, даже шрамов не останется…
Он сделал паузу, виновато отвернулся и вышел из комнаты.
Чинно сидевшие вдоль стены люди как по команде встали, дружно заскрипев сапогами.
— Всё в порядке, — сказал Роб, — через пару недель будет здорова.
— Мы вот тут собрали… — один из мужчин достал из-под лавки внушительный сверток, из которого торчало глиняное горлышко бутыли и что-то очень похожее на свиной окорок.
— Не стоит, это моя обязанность, — сказал Роб.
Мужчина недовольно засопел.
— Ты уж не обижай нас, ваша милость, мы ж знаем, что мало, но год-то не слишком урожайный был, так что не обессудь, чем, значица, богаты…
Роб секунду помялся, затем взял сверток. Подававший его мужчина держал его одной рукой легко, но Роб заметно покачнулся под весом узла.
— Спасибо.
Мужчины дружно кивнули.
— Вы должны пожаловаться старосте, — сказал Роб.
— Мы ходили… Но у старосты отобрали посох.
— То есть как отобрали, кто? — учитель поражённо моргнул, — посох символ его должности! Кто может его отобрать?
— Барон. Он говорил, черевчатое положенье.
— Черевичное вроде, — уточнил кто-то.
— Чрезвычайное, — машинально поправил Роб.
— Во-во. Война по-простому. Теперь у старосты нет власти, барон нами правит.
— Война?
— Вроде того. Где-то на востоке. Говорят сам царь на нас походом идёт.
— Ну, царь там или не царь, — философски заметил пожилой крестьянин, — но барон полный замок оглоедов нагнал. Бродят как волки в зиму, тащут всё куда дотянутся. И все при оружии, и все на службе. Ничего им поперёк не скажи…
— А ещё говорят, будто хотят второй оброк за этот год собрать, — прибавил кто-то.
Все дружно посмотрели на сказавшего. Тот сконфузился.
— А я что. Я ничего. Так люди говорят…
— Ясно, — протянул Роб и выбрался на улицу.
Свёрток был тяжёлый. Если исходить из его веса, то год выдался не таким уж плохим. Насколько Роб мог понять, там лежала бутыль непонятного зелья, окорок, несколько караваев хлеба и какие-то овощи. Судя по запаху, где-то в недрах узелка ещё скрывался кусок сыра.
Учитель положил узел на завалинку, и надел шляпу, аккуратно повешенную им при входе на кол для просушки горшков.
Огляделся. Он путешествовал на север уже несколько недель. Плодородные равнины Удолья заканчивались. Бесконечные поля сменялись мрачными осенними лесами. Если идти дальше на север они и вовсе превратятся в непролазные чащобы и зыбучие топи. Чернолесье. Близость лесного края ощущалась здесь во всём. В деревянных срубах, пришедших на место белёных домиков, в прочных заборах, оберегавших не только от соседских кур, но и от волков. В самих людях. Народ здесь был рослый, длинноносый, со светлыми волосами, голубыми глазами и тягучим медленным выговором. А кое-где самые древние старухи до сих пор ещё говорили друг с другом на непонятном молодёжи древнем языке.
