Чужой 1917 год | страница 12
Моторная память — великая вещь! Руки сами все сделали — открыли защелку, откинули влево шестизарядный барабан. Сдвинули штифт экстрактора назад, вытряхивая патроны на стол.
Не знаю зачем, посмотрев на свет через каморы револьверного барабана, я щелчком поставил его на место.
Знатная пушечка, однако. Примерился и нажал на спусковой крючок — самовзводом пошло туговато. Сухо щелкнул курок. Потом, взведя курок большим пальцем руки, попробовал еще раз. Ага, так — гораздо лучше. Что ж, если по надежности он своему прародителю не уступит, то по убойной силе явно превзойдет.
Пару раз, крутанув револьвер на пальце, зарядил оружие и убрал в кобуру.
В принципе мне приходилось иметь дело с Наганом советского образца, выпуска 28-го года. Он попал ко мне в Чечне зимой 1995 года. В нашу засаду угодила группа боевиков, пытавшаяся просочиться в занятый нашими войсками поселок через лесопосадки.
Наган, вместе с кобурой я снял с пояса убитого чеченца — немолодого бородатого мужика в пижонской папахе. Вот тогда-то я и рассмотрел легендарное оружие как следует. Мы даже постреляли из него по банкам и бутылкам, пока не закончились найденные в карманах 'горца' патроны. Наган потом сменял, за ненадобностью, "контрабасу" из инженерной разведки, на три бутылки водки
На очереди — шашка. Особенно она меня не заинтересовала — обычная драгунка. Выдвинул из ножен клинок, прочитал надпись 'За веру, Царя и Отечество!' да и задвинул обратно — пора и честь знать.
Сложил вещи обратно в сундук — мало ли как у них тут с отчетностью. Шашку повесил на спинку кровати, ремень с кобурой убрал под подушку.
Намотал портянки, натянул вычищенные до блеска сапоги. Встал, притопнул, проверяя, как сидит обувь.
— Э-эх! — потянувшись всем телом, вышел в узкий темный коридор. Авдеич куда-то запропастился, поэтому я двинулся дальше — на улицу, по пути едва не споткнувшись о стоящее прямо у дверей ведро.
На высоком крыльце не обнаружилось никого, кроме пушистой полосатой кошки. Она дремала на перилах, нежась в лучах предполуденного солнца. Я встал рядом и осмотрел окрестности.
Дом, где находился лазарет, был частью большого хутора, весьма своеобразно застроенного. Налицо было явное смешение стилей — традиционно русского и восточноевропейского. С парой больших изб соседствовали крытые соломой мазанки и двухэтажный дом немецкого типа — с мореными внешними балками, белеными стенами и красной черепичной крышей.
Я задумался, пытаясь определить, в каком регионе я нахожусь. Попытка вспомнить хоть какие-то детали успехом не увенчалась. Причиной всему была явная посттравматическая амнезия — последствия контузии. Закрыв глаза, я усиленно рылся в памяти, но кроме мелькающей череды смутных образов — ничего. Внезапно, в голове явственно прозвучал звон станционного колокола и хрипловатый, зычный голос объявил 'Поезд отправляется!', а перед глазами встала картина — двигающиеся за окном вагона постройки, люди на перроне и крупная вывеска на здании вокзала — 'ВАРШАВА'.