Вторую ночь нам пришлось провести в домике геологоразведочной партии в устье притока Каула. Там мы совершенно неожиданно попали в женское общество. В домике партии кроме сторожа жили две девушки примерно наших с Димкой лет. Не помню, чем они там занимались зимой, только нашему приходу очень обрадовались и даже сменили лыжные костюмы на платья. Узнав, что гости — звероловы, подруги удивленно смотрели на нас, не зная, верить или нет. Как бы там ни было, но мы, очевидно, сошли за приятных гостей, и они принялись нас угощать. За столом Сузев жеманничал: откусывал хлеб маленькими кусочками. Зато Димка орудовал ложкой так, что трещали челюсти, причем делал это не молча, а не прерывая разговора.
Хозяйки поначалу слушали его недоверчиво, но Димкин бас рокотал так искренне, что, слушая, как он оставил на сучках свои штаны, убегая от медведя, они смеялись, восхищаясь мужеством гостя. Действительную историю они приняли за вымысел. После ужина дамы устроили танцы. Под разбитый патефон отплясывал Моргунов в своих огромных, раздутых от воды улах, как будто и не трещал под ним лед Б. Уссурки всего лишь в пяти километрах отсюда.
С мутным от мороза рассветом впрягли мы в нарты собак и опустили на шапках наушники. Со скрипом выкатились нарты на лед Б. Уссурки. Мы оглянулись. Девушки стояли на крыльце дома в своих коротких черных полушубках и махали нам вслед.
Километров через десять Димка снова ушел под лед. Как мы ни остерегались, но промоины обойти не смогли. Полынья оказалась там, где ее не должно быть. В десяти метрах от берега, затянутая тонким ледком и припорошенная снегом, она ожидала свою жертву. Наш походный хронометр показывал минус тридцать. Как на зло, на берегу поблизости не оказалось ни одного сухого дерева, и мы с Сузевым, быстро натянув палатку, ра-зожгли печку. За это время Димка замерз так, что не мог говорить. Опасаясь, как бы он не заболел, мы дали ему спирта и растерли снегом.
К вечеру ртутный столбик упал еще на десять делений. Иней от дыхания превратил нас в диковинных призраков и, греясь у печки, мы отдирали от бровей и ресниц кусочки льда. Как ни старались утеплить палатку — все же спать пришлось вполглаза. Ночью мы по очереди поддерживали огонь, Самым неприятным было вылезать из палатки за дровами.
Утром собаки поднялись неохотно. Укрыв носы хвостами, они лежали на снегу и были похожи на больших ежей, покрытых игольчатой изморозью. В лесу стояла тишина. Казалось, звенит сам воздух. Здесь, на Б. Уссурке, снегу лежало больше и собакам стало не под силу тащить нарты. Мы по очереди помогали им и молча продолжали свой путь. Воздух от мороза стал белесым, размывая своим цветом очертания далеких предметов, обжигая холодом легкие.
