Они остановились в мотеле рядом с шоссе. Там они занимались любовью. На Рэчел это не произвело никакого впечатления. В сущности, если бы Рэчел была более опытной в этих делах, она бы поняла, что как любовник Дэнни собой ничего не представляет. Но Рэчел ни в чем не разбиралась, да ей было все равно. Никак не подействовал на нее и тот факт, что она потеряла невинность в четырнадцать лет. Ее переполняли надежда, счастье от того, что кто-то хочет обнимать ее, что она не одна, что ее целовали и говорили, какая она хорошенькая. И не важно, что произошло потом, что было больно (боль ни в коей мере не была сравнима с той, что причинил ей отец, потому что Рэчел чувствовала, что с Дэнни эта боль естественна). В первый раз в своей жизни Рэчел Дуайер была безумно счастлива. Наконец-то у нее был близкий человек, которого она могла любить.
На следующий день они пересекли Рио-Гранде и приехали в мексиканский приграничный городок, где Рэчел познала еще одну сторону жизни. Она напилась. Она еще раз познала боль.
— Не двигайся, дорогая, — как сквозь сон слышала она голос Дэнни. Она была не слишком напугана, потому что выпила впервые в жизни и потому что, несмотря на оцепенение, чувствовала, что делает что-то для Дэнни. Он привел ее в эту чужую комнату, расположенную над закусочной, что-то объяснил необъятных размеров мексиканке и теперь сидел, держа ее за руку. Рэчел чувствовала обжигающую боль на внутренней стороне бедра.
На следующее утро он сказал ей, что она потеряла сознание и он отнес ее в мотель. Он волновался за нее, хотел помочь ей перетерпеть боль, даже достал несколько таблеток аспирина.
— Я горжусь тобой, дорогая. Немногие женщины способны перенести такое.
Она пошла в ванную посмотреть, что же с ней сделали, и испытала шок: на внутренней стороне бедра, в нескольких сантиметрах от самого интимного места, красовалась татуировка.
Маленькая бабочка.
Татуировка была сделана так искусно, что бабочка казалась живой.
Стоя в дверях, Дэнни спросил:
— Ну, как тебе?
— Больно.
— Это пройдет.
Она подняла глаза.
— Почему, Дэнни? Почему ты это сделал?
Он подошел, обнял ее. Поцеловав ее в затылок, он сказал:
— Я хотел, чтобы ты принадлежала мне. Таким образом я отметил, что ты вся моя.
Слова обезоружили ее. Пусть боль, пусть тело ее было осквернено, главное заключалось не в этом. Рэчел всегда мечтала принадлежать кому-нибудь. Если бабочка означала, что она принадлежит Дэнни, тогда она рада ее появлению.
