Негромкий храп был ей ответом.
Она поудобнее подложила его руку под голову, примяла ее, как подушку, и через пару минут только разноголосые сонные рулады доказывали присутствие жизни на данном уголке обитаемой Вселенной.
— Все-таки странно, что он нырнул с головой в Мертвое море, — качая медной короной, заметила госпожа Нир, намазывая маслом пышную булку, обсыпанную мелкими кунжутными семечками. Супруги пили чай на балконе гостиничного номера. — Он ведь почти местный, знает, что это такое. Муж с благодарностью принял приготовленный женой аппетитный бутерброд, с удовольствием откусил и характерным жестом откинулся назад, раздумывая над справедливым замечанием жены:
— Если честно, Ружди мне не очень понравился… По-моему, он был вне себя. Не совсем адекватный… Не такой, как всегда…
— Вы не виделись почти всю жизнь, — заметила рассудительная доктор, — ты не можешь сравнивать взрослого человека с семилетним мальчишкой.
— Вот именно! — кивнул супруг. — Да еще после такой вот водной процедуры!.. И я не знаю — он вел себя так странно после неудачного «купания» или так неосмотрительно нырнул именно из-за своего состояния… — Давид почесал в затылке. — Если бы я не был уверен, что арабы не пьют, то решил бы, что он пьян в стельку!
— Но твой друг детства не араб, то есть не правоверный мусульманин… — Маша вздрогнула от порыва холодного вечернего ветра с гор и поискала глазами кофту. — Он ведь из Англии?
— Не знаю, — откликнулся супруг, доев бутерброд и смахнув с колен крошки. — Завтра позвонит, приедет в гости, тогда и поговорим. Пойдем, пройдемся, что ли?
Ружди не позвонил ни завтра, ни послезавтра.
Давид ругал себя за то, что не догадался сам записать его номер, и жену — за то, что не подсказала ему сделать это.
Они встретились через неделю — но при каких обстоятельствах!..
4
Сказка четвертая
Об ужасной кровной мести, потерянной любви и научных изысканиях
Суперсовременная лаборатория генетического центра сияла стеклом и никелем плоских, покрытых загадочными кнопками приборов, зеленоватыми поверхностями лабораторных столов, стеклянными блестящими пробирками, колбами… и вообще выглядела чрезвычайно внушительно и по-научному.
Среди всего этого компьютерного великолепия громадная конторская книга — порядком затрепанная и засаленная, — куда вручную вписывались результаты сложнейших гормональных анализов, выглядела просто динозавром.
Доктор Мириам Нир сидела за письменным столом и прилежно, как первоклассница, вписывала ивритские квадратные буквы в этот журнал: в первую графу — фамилию и имя пациента, во вторую — номер удостоверения личности, в третью — самое простое — цифры, результаты анализов, произведенных приборами. Потом из этих безликих цифр, из сухого пощелкивания автоматов складывается судьба целой семьи, ждущей ребенка. Будет ли здоров этот, еще не развившийся комочек жизни? А может, он несет в себе страшное уродство и долгое, иногда на всю жизнь, страдание для всей семьи. А может, у него есть наследственное заболевание, которое передаст из поколения в поколение страх самой возможности иметь детей. А может, он просто погибнет, только появившись на свет, и этим нанесет неизлечимую травму своим родителям, и они будут долго думать перед тем, как решиться завести другого ребенка. А значит, и судьба того, второго, тоже зависит от этих цифр. Все это нужно узнать заранее, и не только узнать, но и понять, и не ошибиться, потому что от этого часто зависит, будет ли вообще произведен на свет этот будущий человечек. Нельзя ошибиться. А может, он будущий Моцарт?
