На другой день был объявлен семинар по фольклору синайских кочевых хамул под руководством уважаемого гостя из Мичиганского университета — полное перечисление титулов и работ — профессора Ружди Халеда. Так, оказывается, звали теперь ее суженого. Она пришла и демонстративно села в первый ряд — пусть видит, что она не боится его! Даже чуть закатала рукава — пусть видит, какие у нее красивые, сильные, смуглые руки, не то что у этой белобрысой мымры. И даже позволила пряди блестящих вороных волос — одной-единственной, ведь это не такой большой грех — выбиться из-под душного темного платка, покрывающего голову и шею. Все студенты и преподаватели сидели полуголые из-за июльской жары, в майках и шортах, так что чуть закатанные рукава — это не страшно, сойдет.
Он стоял прямо перед ней — свободно и гордо — и говорил о своих находках и теориях, об особенностях сказаний и песен Синайских кочевников, и все его выводы отличались новизной и нестандартным подходом, и все слушали его, разинув рот. Все, кроме Хоснии. Господи, какую чушь он говорил, свято веря в свою правоту! Уж что-то, а фольклор исконных жителей Синая она знала с малолетства, мать всегда любила петь, особенно, когда пряла, а уж бабушка рассказывала такие сказки и предания — куда всем голливудским фильмам!
И когда он кончил говорить, и все зааплодировали и стали рассыпаться в благодарностях за уникальные научные исследования, она встала и высказала этому липовому профессору все, что она думала. Она говорила, а он смотрел на нее совершенно непостижимым взором, притягивавшим, как магнит, и она боялась остановиться, чтобы он не перестал глядеть на нее. Казалось, ее речь продолжалась вечность, и этот блестящий, вожделенный взгляд ласкал ее вечность, и вечность прошла, пока она не остановилась, чтобы перевести дух, и он спросил ее что-то, а она даже не слышала — что. Видела, как шевелится бархатная полоска усов, как поблескивают сахарные зубы, как играет улыбка на тонких губах, как лучатся агатовые глаза, ласкающие ее с ног до головы, и сладостное томление захлестнуло ее до такой степени, что она села в середине своей речи — боялась, что ноги подогнутся и она упадет в его объятия.
Она остановилась — не хватало воздуха. Он молчал — может быть, вежливо ждал продолжения? — и глядел на нее таким чудным блестящим взором, что ей захотелось убежать и спрятаться в темной палатке, как в бабушкином черном подоле. Но тут все зашумели и заговорили, перебивая, споря и не слушая друг друга, и его голос затерялся в этом привычном израильском гаме. Только глаза продолжали время от времени пронзать ее чистым и светлым взором — она чувствовала его затылком, даже не глядя. Семинар кончился, и эта молодящаяся стерва Рахиль с противной улыбочкой взяла его под локоть и увела со всеми студентами и сотрудниками, а она осталась сидеть в полутемном тихом конференц-зале.
