Можно сказать, ему вообще всегда везло, до сих пор он много раз соскакивал у смерти с лопаты. И тогда, когда он среди зимы, совершенно пьяный, валялся в придорожной канаве рядом со своим мотоциклом… Всегда кто-нибудь вовремя приходил ему на помощь, и он не успевал замёрзнуть насмерть. И не только это. Часто он получал анонимные угрозы, короткие письма, в большинстве случаев после того, как якобы снова где - то что-то сгорало. Мне было тогда всего четырнадцать лет, и я не так много понимал в его махинациях.
Тётя Аня, единственная жена, которая когда - нибудь была у Джимми, глотала таблетки пригоршнями — видимо, это были какие-то психотропные средства против стойкого нарушения сна. На ночь она включала в комнате свет, потому что боялась оставаться одна, — именно по этой причине мне от случая к случаю перепадало спать с ней в одной постели. Не проходило ночи, чтобы дядя не задерживался где-нибудь допоздна — по делам, разумеется. А еще он почти каждые выходные играл на свадьбах на электрооргане и пел в качестве лидера группы под названием «Чёрное есть белое». Это занятие постоянно сводило его с множеством влиятельных людей из партии, милиции и церкви. Тогда в стране была одна-единственная фирма — Польская Народная Республика, — и чем хуже ей приходилось, тем лучше шли дела у Джимми и его товарищей.
Когда он возвращался с таких вечеринок, громкая икота и топот по лестнице его зимних ботинок с десятисантиметровыми каблуками будили всех жильцов дома на улице Коперника, которых он обзывал советскими шпионами и агентами КГБ. Чтобы внушить тёте Ане страх, он колотил в дверь ногой; когда после этого, войдя, он останавливался перед её кроватью, он не узнавал меня и думал, что я её любовник. Он долго таращился на меня, покачивался и бил себя рукой в грудь, чтобы остановить икоту.
В какой-то момент тётя Аня поменяла замок на входной двери, и мой дядя перебрался в подвал, где хранились велосипеды. После этого в нашем доме наконец-то воцарился покой. Тётя Аня приняла такое решение: «Если человек никогда не моется, воняет, как пума, и постоянно клянет людей и милицию, хотя сам же с ними обделывает свои махинации, то ему нечего больше делать в моей постели! Я с тобой развожусь!»
Я очень хорошо помню, как мой дядя выглядел после развода Его по-свиному розовое, всегда одутловатое лицо вдруг осунулось и стало бледным. Вид у него был жалкий, его стало не узнать, как будто его пропустили через мясорубку, а потом снова собрали — хоть и с кожей, и с костями, но без крови.
