Признаки последних дней те же самые, перечисление которых мы встречали двадцать раз. Труба прогремит, порядок природы будет нарушен, из дерева потечет кровь, и камень заговорит. Енох и Илья появятся для обращения людей. Нужно торопиться умереть; так как настоящие страдания ничто в сравнении с теми, которые появятся. Чем более мир будет слабеть, вследствие старости, тем более он будет становиться скверным. Правда день ото дня все более и более будет удаляться с земли; добро будет казаться в изгнании.
Небольшое число избранных - господствующая мысль нашего мрачного мечтателя. Вход в жизнь вечную похож на тесный проход в море, на узкий скользкий путь в город; направо - огненная пропасть; налево - бездонные воды; один человек еле-еле может держаться на нем. Но море, в которое входят таким образом - обширное, а город полон всяких благ. В мире больше серебра, чем золота, более меди, чем серебра, более железа, чем меди. Избранные это золото; вещи чем реже, тем драгоценнее. Избранные - украшение Бога. Украшение не имело бы никакой цены, если бы оно было обыденным. Бог не огорчается массами погибающих. Презренные! Они так же мало существуют, как дым, как пламя; они сгорают, они мертвы... Из этого видно, какие глубокие корни имела в иудаизме жестокая доктрина об избрании и предопределении, которая впоследствии доставила столько мучений многим людям с прекрасной душой. Подобная страшная жестокость, обыденная для всех школ, озабоченных проклятием, по временам возмущает благочестивое чувство автора. Он восклицает:
"О, земля, что ты сделала, породив такое количество существ для погибели? Лучше было бы, если бы нам не было дано сознание, которое ведет нас только к мучениям! Человечество плачет; животные радуются: судьба последних предпочтительнее нашей; они не ждут суда, им нечего бояться мучений, после смерти их ничто не ожидает. Зачем нам жизнь, если благодаря ей нам предстоят в будущем мучения? Лучше небытие, нежели мучения в будущем".
Вечный отвечает, что человек был предупрежден для того, чтобы он не имел оправданий и не мог бы возражать.
Автор все более и более погружается в причудливые вопросы, вызываемые этой ужасной догмой. С той минуты, как человек испустил последний вздох, подвергается ли он осуждению и мучениям, или существует промежуток времени до суда, в течение которого его душа остается в покое? Согласно автору, судьба каждого решается в момент его смерти. Злые, не допущенные в убежище душ, находятся в положении блуждающих духов, временно мучимых семью страданиями, из которых два главные состоят в том, что они видят блаженство, которым пользуются в убежище души праведников, и приготовление мучений, предназначенных для них самих. Праведники, охраняемые в убежище ангелами, наслаждаются семью радостями, из которых наиболее приятная - это видеть тоску нечестивых душ и мучения, их ожидающие. Автор, в глубине души милосердный, протестует против чудовищности своей теологии. "Разве праведные не могли бы молиться за проклятых, сын за отца, брат за брата, друг за друга?" Ответ ужасен. "Как в нынешней жизни отец не может дать доверенность сыну, сын отцу, господин рабу, друг другу, вместо него болеть, спать, есть, излечиваться, так и в тот день никто не сможет вмешаться в пользу другого; каждый принесет свою праведность или неправедность". Напрасно Ездра возражает Уриелю, приводя в пример Авраама и других святых, молившихся за своих братьев. День суда установит положение окончательно, торжество правосудия будет таково, что сам праведник не будет жалеть грешников. Мы вполне сочувствуем ответу автора, разумному и прекрасному:
