— Я отнесся к вам с презрением? Верно. — Скользнув на сиденье напротив Франсин, он выжидающе остановил на ней мрачный взгляд серых глаз.
Она почувствовала, что нервничает, а ведь от такого и взорваться можно, про себя сказала она, но, не найдя ничего лучшего, протянула ему тонкую руку.
— Я… — начала Франсин.
— Я знаю, кто вы, — резко перебил он ее. — Почему вы здесь?
Озадаченная его бесцеремонностью и тем, что он знает, кто она, Франсин с холодком ответила:
— Потому что меня пригласили.
Нет, мысленно поправилась она, меня вынудили. Вот как все было. Малли заставила ее дать слово.
Он окинул ее изучающим взглядом. Это становилось оскорбительным. И протянул на правильнейшем английском:
— Интересно, почему?
Выпрямившись и чувствуя, что начинает терять самообладание, она без труда перешла на родной язык:
— Полагаю, меня желали здесь видеть. Мой билет полностью оплачен.
— Оплачен?
— Да. Ну, платила не я, — честно призналась она, — но, конечно же, кто-то оплатил его.
— Вот как. Кто-то оплатил.
Поддаваясь гневу и невольно обретая вид, которым приводила в отчаяние своих друзей, она одарила его ледяной улыбкой.
— Знаете ли вы, — начала она непринужденным тоном, — до чего раздражает, когда передразнивают?
— Нет, — прямо ответил он.
Нет. Возможно, никто не смел передразнивать его. Но он заставляет ее чувствовать себя бедной родственницей. Ее это сердило, а когда она сердилась, то допускала промахи. Она считала, что прекрасно выглядит; считала — пока не вошла в салон и не увидела, в каких туалетах щеголяют остальные дамы. Несомненно, ее дорогое платье для них было не более чем тряпкой. И вот теперь это существо высшего порядка добивается, чтобы ей стало еще хуже. Зачем?
— Вы не знаете, кто я?
— Нет, — ответила она так же прямо, как отвечал он. — Мне следовало бы это знать?
— Не обязательно. Я Жиль Лапотер.
Жи-иль. Она беззвучно пошевелила губами и улыбнулась: какое прекрасное имя, сколько ассоциаций с истинно французским благородством рождает это сочетание звуков. Бедняжка его мать, как она была слепа, давая сыну такое имя!
— Вам смешно? — тихо спросил он.
— Нет.
— Ага.
Ага? Что он хотел сказать?
Он поманил официанта одним пальцем — в большинстве случаев жест этот был бы неправильно истолкован, потому что лишь немногие, очень немногие, способны воспользоваться им и при этом не нанести оскорбления или не показаться невоспитанными, — и заказал бутылку шампанского. Когда бутылку откупорили, он с машинальной вежливостью испросил взглядом ее согласия и, дождавшись беспомощного кивка, налил оба бокала, а потом молча поднял свой в ее честь.
