Как учит Воронский, боясь осмыслить жизнь, поэт Глинка создает образ художника-поэта, к эмоциям которого не «примешиваются деловые, практические соображения» и «расчетливость – худший враг чувства прекрасного».
ПОЭТ
Мечталось в детстве сладко, робко
Перо царапало листки,
И в сердце – маленькой коробке –
Стихов хранились лепестки.
А годы шли, и сердце стало
Расти всё больше, вскоре в нем
Любовью первой трепетала
Тетрадь, разбухшая цветком.
Жилось легко, жилось беспечно,
И новые пришли мечты,
Копились в ящике сердечном
Стихов бумажные цветы.
И незаметно как-то старость
Взглянула зеркалом. Потом
Пришла осенняя усталость,
Дрожали руки над листком.
И вот – с седыми волосами
Я старый, сгорбленный чудак.
А сердце — как большой, стихами
Набитый доверху чердак.
На что способен этот «лепестковый» перл, созданный по рецепту Воронского? Он способен только сказать сгорающим энтузиазмом миллионам строителей, ударными темпами строящим новые заводы, новую жизнь:
Уйдите прочь! Какое дело
Поэту мирному до вас?
Образ поэта, нарисованный Глинкой, в общем не случаен для перевальцев и ничуть не противоречит теории искусства Воронского. Наоборот, для перевальцев он — органический образ, как органическим он является и для теории искусства Воронского, которая выражает взгляды антисоветской стихии на литературу. Не случайно Воронский утверждает, что «истинное искусство начинается там, где явления и люди живут своей, независимой от художника жизнью, являются прекрасными безотносительно к тому, как к ним он относится».
Для Воронского искусство — это стихия, регулировать которую бессмысленно, ибо это вредная работа. Художник — не рационалист, не практик: он — певец, поющий только тогда, когда на него нисходит «творческое осенение» (Воронский, «Искусство видеть мир», стр. 88).
Необходим крепкий большевистский удар по реакционнейшей литературной группировке, которая, несмотря ни на что, остается верной самой себе. «Мы не раскаиваемся в том, что мы делали, — пишет Лежнев, — и нам нечего брать назад».
Объединенные «одними целями, общей философией», они еще готовятся выступать против (как вы думаете, кого?) пролетарской диктатуры, против РАПП, который, по их словам, перехватывает их идеи: о живом человеке, об образах своего времени и т.д.
О чем всё это сигнализирует? О том, что перевальцы, несмотря на упорные требования социалистической революции от всех попутчиков пересмотра своего идеологического багажа, переоценки своих творческих позиций, — ничего не делают в этом направлении. Наоборот, в противовес всем литературным группировкам, признающим вредность своих позиций для реконструктивного периода социалистической революции (см. заявление конструктивистов на первой московской областной конференции АПП), перевальцы упорно отстаивают свои прежние творческие позиции, упорно наводняют книжный рынок аполитично-нейтральной, а на деле сугубо вредной продукцией.
