Так вот, Афанасий Лукьяненко вырос и стал пекарем. Очень нужным человеком в рыбацком поселке Садки. Я приехал к нему за мукой, которую в магазине купить было невозможно. К тому времени воровство настолько вошло в плоть и кровь людей и экономического уклада, что об этом говорили открыто, даже делились опытом. На Украине это трансформировалось в крылатые слова: «Украина ридна маты — не вкрадешь, не будешь маты». Конечно же, мука, за которой мы приехали с сыном, поступала из того же самого вороватого источника. Более того, и хлеб выдавался рыбакам по каким-то своим критериям, думаю, что в обмен за краденную в колхозе рыбу. В ответ на преступное отношение государства к народу, люди отвечали массовым воровством у своего народного государства и очень тихим и очень упорным нежеланием трудиться в полную силу. Государственной мафии противостояла мафия народная.
Но продолжу рассказ. Вечерком мы сели ужинать. Афанасий открыл бутылку горькой настойки — выпили по рюмке. Пекарь ломал свой влажный хлеб, из которого хоть лепи фигурки, и объяснял, сколько нужно муки на одну буханку, чтобы и хлеб получился, и украсть можно было, и концы сходились с концами…
Дрезина тащила наш вагончик вдоль берега моря по терпко пахнувшей травами степи, где когда-то я подростком вволю попас скотину. Огромный круг кроваво-красного солнца садился в лиманы, переходящие в море. Какие-то измученные женщины грузили на остановках в вагончик огромные мешки, принесенные на собственных плечах. По их поведению было похоже, что с ворованной рыбой. Они не смущались — тогда крали все и везде — страна в это время успешно решала задачи семилетнего плана. Я смотрел и вспоминал Безрукавого. Вот уж кому не было никакой необходимости воровать муку — разве что у себя самого. И, конечно же, покончить с «несунами» да «трясунами» можно лишь, когда большинство населения ощутит себя хозяевами, а не по пророческой пословице, популярной в Ахтарях во времена Февральской революции: «Твое — мое, а мое — не твое».
А ведь намерения были прекрасные, недаром ими выстилается путь в ад. В данном случае социалистический.
Итак, летом 1918 года мы, всей семьей, молотили хлеб на току в степи. Настроение было хорошее, а работа очень приятная для крестьянина, пожинающего плоды своего тяжкого труда. Кто интересуется, адресую к повести Л. Н. Толстого «Хаджи Мурат», там это здорово описано.
К тому времени в Ахтарях была довольно умно и толково начата земельная реформа. Начата не с экспроприации, а значит и не с озлобления. В Ахтарском сельсовете был земельный отдел. На учет были взяты резервные казачьи земли и земли помещиков: Малышева, Скакуна, Черного, Жилина и других. Их латифундии состояли из тысяч десятин кубанского чернозема. Например, дед Яков арендовал землю у помещика Малышева, жившего в Петербурге, но постоянно приезжавшего в свой ахтарский дом для присмотра за хозяйством. Впрочем, сам Малышев, потомок царского офицера, принимавшего участие в завоевании Кубани, за что царица и пожаловала землю, в основном подсчитывал прибыли. Хозяйством заправлял управляющий Яков Захарович — имя и отчество совпадало с именем и отчеством моего деда. Управляющий, видный, сильный мужчина из иногородних, разъезжал на большом гнедом коне с притороченным к седлу арканом — на манер американских ковбоев. Сходство усиливала и соломенная, лихо заломленная шляпа. Под бдительным оком управляющего арендовали помещичью землю десятки крестьянских семей, а там, где подтопленная плавнями земля не годилась для земледелия, по ней бродили стада коров, волов, табуны великолепных лошадей — дончаков, которых Малышев поставлял в казачье войско. За аренду деньги не брали — крестьяне рассчитывались трудом. Например, мой дед арендовал 20 десятин земли, а еще 20 обрабатывал в пользу помещика. В основном речь шла о вспашке — самом трудоемком процессе, особенно в условиях степи, где много земель были целинно-залежными.
