— Э, какие там святки, бис их подрал бы, — Иван вздыхает. — Если б это было понарошку, а то... Поди посмотри, есть ли кто дома? Пуще всего Глеба Петровича боюсь. Я ведь, Андрюха, тут часа два торчу... скоренько сосулькой от холода стану. Право слово!
Я побежал домой. К счастью Ивана, мама с Глебом ушли в клуб. Об этом извещала мамина записка:
«Обедайте, не ждите, мы с Глебом ушли в клуб строителей на концерт».
Возвращаюсь к Ивану, говорю:
— Драпай, да живее! А то люди увидят, стыда не оберешься!
По моему настоянию, шикарные свои лохмотья Иван сбросил в сенях. А пока я собирал на стол, он отогревался на печке. Потом мы сели обедать.
Иван молчал как рыба. И только когда я, рассерчав, пригрозил обо всем рассказать Глебу, он сдался. Водя ложкой по дну пустой тарелки, подавленно проговорил:
— Всю свою робу, Андрюха, в картишки просадил... Так не хотел, так не хотел, а вот на тебе, бис попутал!
— А в чем же ты, герой, на работу завтра отправишься? — спрашиваю.
Иван еще ниже клонит голову. Молчит. Я тоже молчу. Встаю и начинаю шагать по комнате. Соображаю, как помочь парню, хотя и злюсь на него страшно. Наконец предлагаю такой план:
— Завтра Глебу во вторую. Значит, тебе раньше всех вставать. Надевай мои штаны, лыжную куртку, шубняк... одним словом, всю амуницию. И подобру-поздорову, пока люди спят, улепетывай на земснаряд!
— А ты как же? — все еще не поднимая на меня глаз, спрашивает Иван.
— А я... ну, я больным притворюсь. И буду валяться в постели. А за день что-нибудь да придумаем.
Иван бросается мне ни шею.
— Андрюха, ты меня спас! Право слово, спас! Мне только бы до работы добраться. Завтра спецовку обещали... полное обмундирование. Даже сапоги получу. Стараюсь сохранить на лице прежнюю серьезность.
— Заруби на носу... чтобы твой бис тебя больше не путал. Ясно?
— Есть зарубить на носу, товарищ багермейстер! — сияет Иван.
И валится на тахту. Ему завтра вставать чуть свет. Ну и человечек!..
Просидел до часу ночи, пока не записал в дневник события этого длинного дня.
