Приглаживая на голове мягкие, вьющиеся, как у девчонок, волосы, он раскладывал на столе учебники и негромко так говорил:
— Начнем с геометрии...
И не отстал от меня до тех пор, пока я все свои двойки не ликвидировал!
И вот когда вчера ночью я думал о Максиме, я знал: он и в пургу не струсил бы, не оставил бы в беде товарища. Так же, по-моему, поступил бы и Борис. Уж сколько раз он выручал, когда у меня копейки не было за душой. И билет купит в кино, и мороженое. Правда, я всегда возвращал долг, как только появлялись гроши. А книги? У Бориса дома ух какая большущая библиотека! Но Борькина мать — этакая жадюга — запрещает ему давать книги ребятам, а он все-таки дает. Нет, Борис тоже надежный товарищ! Ну, а я? Совестно бахвалиться, но... нет, я серьезно думаю, и я бы поступил так же... Лучше уж самому погибнуть, чем остаться на всю жизнь презренным трусом.
Вхожу в сени, а за дверью, в прихожей, разговор.
М а м а. Нет, Глеб, так нельзя! Зачем вы мне балуете сына? Вы же знаете, сама я не могу ему делать такие подарки...
Г л е б (перебивая). Любовь Сергеевна, да разве я...
М а м а. Подождите! Поладим так: с марта вы не платите за квартиру до тех пор, пока...
Снова взволнованный, сердитый голос Глеба:
— Любовь Сергеевна, да вы что...
М а м а. Нет, Глеб, только так!
С минуту за дверью молчали. Эта минута мне показалась годом. И вот опять голос мамы — теперь уже совсем мягкий, задушевный:
— Ну, Глеб, ну что вы? Вы же знаете, как мы вас оба (тут мама запнулась) ...как мы вас оба уважаем!
Вдруг дверь с треском распахнулась, и мимо меня пробежал Глеб, на ходу надевая свой ватник. Меня он не заметил. А я долго еще стоял в углу, прижавшись плечом к поленнице мелко наколотых дров. (Пилить, колоть дрова — моя страсть!)
Выходной, а у меня будничное настроение. С утра помогал маме по хозяйству: натаскал в кадушку воды, сходил на рынок за картошкой (своя уже вся кончилась). А потом, чуть поразмявшись на турнике — мы его с Глебом осенью соорудили, — сел за уроки. Занимался усердно, до обеда. Мама даже удивилась моей усидчивости.
За обедом чуть развеселился, когда увидел на столе свои любимые пирожки с картошкой. Они были такие аппетитные: румяные, поджаристые, с золотистыми потеками на сгибах. Думал, штук десять уничтожу. Да не дотянул — только семь. Жаль, Глеба нет (он теперь работает без выходных), Глеб тоже любит мамины пирожки. Говорит, даже в Москве, в разных там «Метрополях» да «Асториях», и понятия не имеют о таких пирожках! Мама смущается и сердится, когда Глеб расхваливает ее кулинарные способности.
