Себя же рекомендовать мне Вам нечего, все охотники меня знают по сочинениям и мы с Вами даже лично познакомились при поездке Вашей на медведей. Николай Васильевич, велите, пожалуйста, вернуть ружье Савину.
С охотничьим приветом.
Михаил Пришвин.
Все начинают свыкаться с мыслью о неизбежности России-колонии. Не на чем больше и остановиться. И нет производительных единиц в коллективе, на которых могло бы опереться правительство. Нет, по-видимому, возможности оправиться от ужасных последствий «левого загиба». Скоро все представится судоргами умиравшего царизма…
1 Апреля. Вполне зима, все белое, на окнах мороз. Вьюга. Точно как прошлый год обманула весна, и, значит, вот почему так неохотно прилетали грачи, как будто каждый, прилетев, думал: «По правде говоря, весна уже кончилась в Советской России, и летать бы вовсе не следовало, но все как-то неловко потерять связь с предками».
Из очень верного источника слышал, что в Рязанской губернии во время мужицкого бунта бабы с детьми стали впереди мужиков, и солдатики не стали стрелять. В царское время ничего такого быть не могло: солдаты бы, конечно, стрельнули, но не вышли бы бабы, потому что только коллективы могли довести бабью душу до героизма. И этот мотив, отмеченный мной, уже рассказала Марья — ого-го! — характеризует, наверно, всю страну в эпоху «левого загиба».
В политике сейчас, как весна: рванулось вперед, и опять все заморозило. У нас остались только базары. Радуйся базарам: масло, яйца, сколько хочешь! И мужикам вообще стало хорошо. Когда и куда теперь еще рванет?
2 Апреля. Снегу навалило больше, чем зимой. Читаю «Робинзона» и чувствую себя в СССР, как Робинзон. Это свойство всех крупных произведений — передавать мысль на себя. Так что бывает недоумение: что, это автор открыл твои глаза на твою вечную, присущую всем черту, или же так пришлось, что избранные автором черты жизни как раз были твоей особенностью?
Думаю, что очень много людей в СССР живут Робинзонами, что только тому приходилось спасаться на необитаемом острове, а нам среди людоедов.
<На полях:> Сталину:
Среди ограбленной России
Живу, бессильный властелин.
И вот размышляешь в своей пещере, задавая главный вопрос: есть ли наша революция звено мировой культуры или же это наша болезнь?
Если это наша болезнь, то болезнь, как например, сифилис, полученная извне случайно, или же болезнь, как следствие своей похоти. Или это болезнь роста, вроде юношеской неврастении?
