Никто не противостоит. То есть вообще. За шесть лет этот псих бородатый – первый. К тому ж противостоял никак не Данилу Лазарцеву, а его хозяину. Его владельцу. Почему Дан так легко с этим смирился? То есть не с противостоянием, конечно, а со своим пребыванием в собственности? Сиречь в рабстве. Нирута от этакого сравнения корежило так, что непугливому Дану становилось страшновато, и начинал он неутомимо доказывать, что рабство и собственность – понятия ну совершенно разные даже юридически, а уж о моральном аспекте и поминать нечего, и так уж в этом был убежден не только он, но и разнорасая Квадра, что в голову Дану закрадывалась мыслишка о неполной эквивалентности обмена. Может, в здешнем языке, который Дан так и не мог отличить от русского, это действительно понятия разные, но отличить-то не мог. Ему казалось, что он говорит по-русски. Он проводил эксперименты (над терпеливым Гаем), переходил, например, на английский, и Гай только плечами пожимал: не понимаю, чужой язык, неприятный на слух, будто рот горячей кашей набит или чем-то непрожеванным. И так же Гай не понимал, если Дан переходил на стихи – вот парадокс: сказать «Буря покрыла темнотой небо» – понятно, «Буря мглою небо кроет» – удивление на лице. Русский ему на слух нравился больше английского, но не так чтоб. Дан, смутно припоминая свое все-таки высшее образование, долженствующее означать некий культурно-эрудиционный уровень, пытался рассуждать (про себя). Предположим, передано ему не столько знание языка, сколько понятийный аппарат. Типа все говорят, а он не слова понимает, но тот смысл, который в эти слова вкладывается. Но получался бред полный, потому что как раз так не выходило: они вкладывали в слова «рабство» и «собственность» разный смысл. Раба, например, можно продать или передать товарищу. При особенном желании можно утопить или там повесить за любую часть тела. Можно использовать для сексуальных экспериментов хоть самому, хоть отдавать кому-то. То есть с рабом можно сделать все что угодно. То есть совершенно. А с собственностью нужно обращаться бережно. И если, например, за особо извращенное обращение с рабами можно от императора (по науськиванию властителей в том числе) и по шее получить вплоть до конфискации принадлежащего имущества, то в отношения хозяина и собственности вмешаться не может абсолютно никто: ни император, ни верховный понтифик, ни Гильдия магов, а ничего более влиятельного и значимого в империи не имелось. Кроме, естественно, властителей.
