— И часто возвращались эти видения?
— Нет, господин. Сила молитвы и имени божьего велика. Им пришлось оставить меня в покое.
— Значит, эти изображения появлялись только вначале?
— Да, господин. Только вначале. Потом, когда я начал чертить на стенах знаки муки господней, они уже больше не появлялись.
— Чем ты чертил кресты?
— Крестом своим. А то и просто перстом… И стоило мне начертать один крест, как тут же появлялось множество таких же.
— Интересно. А ты не пытался чертить надписей?
— Пытался, господин! — подтвердил Мюнх живо. — Имя спасителя нашего Иисуса Христа и Божьей матери. И те надписи тоже они повторяли. Даже потом… когда я уже писать перестал.
— Ты думаешь, дьяволы могли чертить знаки креста и имя Христово?
— То могли быть знаки, господом данные.
— А если это были не посланцы ада, а существа из другого, неизвестного нам мира, прибывшие на Землю в странном корабле, который ты называешь грибом? Может быть, не зная человеческого языка, они пытались вступить с тобою в контакт и для этого повторяли знаки, которые чертил ты?
— А она тоже так думает?
— Кто?
— Кама Дарецкая.
Балич почувствовал, как в нем закипает злость: когда же, наконец, этот человек научится мыслить самостоятельно?
— Не знаю, что думает Кама, — ответил он, пожимая плечами. — Если хочешь, спроси у нее сам.
— Я спрошу, господин… как только она вернется.
— А если она подтвердит мои предположения, то ты готов будешь поверить, что так оно и было?
— Да. Готов.
— Ты так высоко ценишь ее мудрость?
— Не только мудрость, господин. Она святая!
Ром невольно прыснул. Правда, тут же взял себя в руки, но было уже поздно.
— Смеешься, господин? — прошептал Мюнх с обидой в голосе. — Почему ты смеешься?
— Нет, ничего. Ничего. — Балич пытался замять инцидент.
— Скажи, почему? — все настойчивее напирал монах. В его глазах появились злые искорки.
— Так… случайно.
— Не понимаю. Скажи, почему?
Ром понимал, что чем дальше он будет оттягивать ответ, тем труднее ему придется. Собственно, у него не было нужды лгать. Ведь Кама сама просила, чтобы он помог ей противодействовать зарождавшейся у этого человека страсти.
— Ты спрашиваешь, почему я смеялся? — начал Балич риторическим вопросом, чтобы выиграть время.
— Да. Почему?
— Совершенно непреднамеренно. Случайно. Поверь, я не хотел тебя обидеть. Когда ты сказал, что Кама святая… я сразу же подумал: как бы она реагировала на такое заявление.
— Но почему ты смеялся?
Уклониться от прямого ответа было невозможно.
