Он ринулся вперед, но тут же вновь повалился в собственную пустоту: он вернулся в свое летучее состояние.
— А! Где я был? Что я сказал? Где я?
— Вне сожженного тела Великого Магистра, как и пристало его испущенному дыханию?
— Какого Великого Магистра?
— Будь верен своему забвению!
— Бафомет, Бафомет, кто же ты такой в моем забвении? — вопросил он, вихрясь вокруг отроческой фигуры, лицо которой стягивал апостольник. В ответ, чуть отодвигая своей прекрасной рукой покрывало кармелитки:
— Владыка Изменений! — произнесла она, и ее длинные ресницы трепетали, а пальцы играли с четками, завязанными на поясе черной рясы, ниспадавшей длинными складками до самых ног. — Поистине, говорю тебе: тот, кто питает свое забвение моим девственным млеком, обретает невинность; тот, кто тем самым насытится и сам, тут же возжаждет семени моего уда; но тот, кто отопьет моего семени, даже и не помышляет более о том, чтобы меня призывать; ибо он не боится более проходить через тысячи и тысячи перемен, которым никогда не исчерпать Бытия.
— О, дай же! чтобы мне не надо было более тебя призывать!
— Но горе тому, кто пьет из моего уда со своей памятью, чтобы плюнуть на мои девственные сосцы! Поистине, он пьет свое осуждение!
— О Бафомет! я голоден, я жажду твоего молока, твоего семени, не оставляй меня томиться подобно умирающему от жажды оленю! — прошептало на выдохе забвение Великого Магистра, увиваясь вокруг корсажа, распираемого изнутри грудями монахини.
— Ты отказываешься от своих обязанностей Великого Магистра?
— Насколько знаю, я никогда их и не отправлял; но коли ты так утверждаешь, я отказываюсь от них от всего сердца!
— Обещаешь больше не праздновать годовщину своей казни, как делал на протяжении веков?
— Я не знаю, что меня когда-либо казнили, если, разве что, не ты здесь — вопросами, которые мне задаешь! Единственным праздником будет для меня твое имя!
— Отказываешься ли ты от того, чтобы тебя стерли и из людской памяти, и из твоей собственной?
— Что такое моя память? Кем я был? Кто я? Кем буду? Бафомет, поспеши мне на помощь!
— Чего ты хочешь?
— Всех изменений!
— Смотри!
И монахиня указала на стоящую перед ней на коленях фигуру старика — со сведенными вместе руками, закрытыми глазами, отвисшей челюстью.
— Кто это? — выдохнуло вопрос забвение Великого Магистра.
— Память сира Жака де Моле, противящаяся тому, чтобы я питала твое забвение!
— Чего же она хочет, коли остается так перед тобою в мольбе?
— Чтобы его Создатель вспомнил о своем отношении к его воскресению: насколько она презирает самозабвение, вытекающее из моих девственных сосцов, настолько же хочет моего уда…
