— У меня же голос пропадет, — просипел он.
— Не беда, арфа-то останется, — утешила его Мзг.
Менестрель попытался рассмеяться, да только хуже закашлялся.
— Арфа, конечно, хоть куда, — наконец прохрипел он, поднял кожаный чехол и довольно бесцеремонно вытряхнул инструмент.
Жалкое, надо сказать, зрелище. Дека разбита, струны оборваны, одни щепки торчат.
— Вот она, арфа Томаса Рифмача. Духи дороги подарочек преподнесли. В самом неподходящем месте сунули камень под ногу, а рядом других камней, побольше, набросали.
— Господи, сам-то ты не разбился? — ахнула Мэг.
Он опять долго кашлял, сплюнул в огонь и с трудом отдышался.
— Они не оставили мне выбора. Вот я и рухнул на мою ненаглядную, как пьяный матрос, — вздохнув, он снова упаковал остатки арфы в чехол.
— Может, починить удастся? — участливо спросила Мэг.
— В Далкейте, наверное, можно, — проговорил он, потянулся поставить чехол в угол и опять показал свой браслет.
Ну и разукрашен он у него был. Почище, чем церковные ворота.
— Это от короля подарок, — объяснил арфист, заметив мой взгляд. — Думал, сберегу на память, вроде как отличие у какого-нибудь рыцаря из баллады, да, видно, не судьба. Придется ему теперь оплачивать мою любовь к музыке. — Рука с браслетом заметно дрожала. Арфиста бил озноб. — Все одно к одному, — произнес он, — как круги по воде. Рифмы и ритмы, песни и истории иногда так причудливо переплетаются…
— Гэвин, — тихо окликнула меня Мэг, — мне нужны две небольшие охапки, нечесаной шерсти. Надо его уложить. А ты, Томас, отдохни. Нет ничего сломанного, чего бы нельзя было починить.
Арфист повернул к ней невидящее лицо, тусклое, как холмы перед снегопадом.
— Правда? — с трудом выговорил он. — Стало быть, я действительно попал в страну чудес.
— Ложись-ка, отдохни, — заботливо увещевала его Мэг, — а утречком, глядишь, тебе и полегчает.
Да только наутро выглядел он ничуть не лучше, а чувствовал себя, может, и того хуже: лежал у огня бледный и непрерывно кашлял. Глаза у него сухо блестели, на щеках — лихорадочный румянец. Мэг принялась его выхаживать: поила травяным настоем и старалась не оставлять одного надолго, а потом и вовсе присела рядом с шитьем. Как это у моей женушки на все рук хватало — никогда не понимал. Верно в песне поется:
Всегда милосердна,
Душой хороша,
Рука на работу легка.
Дождь все моросил. С утра я занимался загоном для овец, а когда пришел в дом, услышал разговор.
— Гэвин, — говорит Мэг, — Томас мне тут порассказал про великий пир на День Всех Святых в Роксбургском замке. Там костры всю ночь горели, темный эль разносили и все рассказывали разные истории, чтобы разбудить рассвет и отогнать духов.
