До его слуха донеслись звуки. Всадники двигались к ручью. Он ощутил их каждой клеточкой своего тела — почувствовал этих теплых существ: людей и лошадей. Он ощутил запах крови. Запах горячей крови, которая текла в их венах и артериях. От жажды у него помутилось в глазах, и Кинросс внезапно понял, кто он.
Он притаился в надежде, что они не заметят его…
Перевел с английского Сергей КОНОПЛЕВ
Борис Стругацкий
ТЕОРЕМА СОТВОРЕНИЯ
Р. Маккенна наделил своих героев поистине космическими возможностями, заставив их выступить в роли творцов нового мира.
Но что любопытно: и сам автор выступает в роли демиурга, который создает предлагаемый читателю мир, в котором герои творят собственных персонажей, которые обустраивают собственную реальность, которая… ряд, вероятно, можно продолжать до бесконечности.
Но ведь идея, заданная автором, жизненная силам его воображаемой Вселенной — это лишь предельно яркая метафора «энергетики» самой фантастики. Поэтому этот номер журнала мы решили посвятить природе вымысла, способности человека творить новое «я» и новые сущности из суммы невероятностей, называемой жизнью.
А гидом в этой стране вымысла выступит человек, прекрасно знающий, как создается новая реальность.
Что может быть интереснее, чем заглянуть в творческую лабораторию писателя, где в огне таланта кипят, клокочут, обретают форму странные, неведомые миры?
В эпиграф к «Понедельнику» вы вынесли строки из Н. В. Гоголя: «Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты, признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно…» Если реалист, как когда-то определил Чернышевский, калькирует жизнь, то фантастам приходится свой мир конструировать. Как вам представляется механизм вымысла?
— Конечно, я задумывался над этим. Обсуждал и дискутировал с Аркадием Натановичем. Но одно скажу твердо: не знаю никаких закономерностей вымысла и не могу себе их представить. Появление в воображении элементов до сих пор невиданного — процесс мало контролируемый и идет он скорее на уровне подсознания. Как рождались наши идеи? Вдруг ни с того, ни с сего один из нас восклицал: «А что, если?..»
Некоторые замыслы, подобно радужным мыльным пузырям, лопались сразу же. «Шарики», которые представлялись более плотными, брали в руки, переминали, пробовали — и все же отбрасывали. Только один процент в итоге шел в дело.
Правда, Генрих Саулович Альтов всерьез был озабочен этой идеей: он пытался нащупать механизмы изобретения образов. Ну, например, считал, что количественное изменение может дать качественный скачок. Вспомним: у Уэллса человек-невидимка один, а если их будет 10 тысяч? Совершенно иная ситуация. И тем не менее я не знаю ни одного писателя, который сумел бы систематически применять подобную методику. Сам Альтов пытался использовать ее в своей новелле «Ослик и аксиома». Пример прекрасный, но одинокий.
