Долгий путь к чаепитию | страница 42

— Значит, я ошибся, — ответил Эдгар.

— Нет, вовсе не ошибся, — сказал мышонок, которого, поскольку он представился как Альберт, мы так и будем называть. — Боже мой! — воскликнул Альберт. — Ветер все крепчает. Скоро начнется очень дорогая гроза. Все дело, — продолжал он, — в наблюдателе. Дело не в том, что свет не самая быстрая штука в мире. Дело в том, кто смотрит — то есть в наблюдателе. Все происходит относительно него, поэтому-то все это хозяйство и называется относительностью.

— Хозяйство? — переспросил Эдгар.

— Хозяйство. Козюйство. Эйкон Базилике[120]. Фадладин[121]. Вся эта штука. О чем я тебе и визжу, то есть твержу.

— Понимаю, — проговорил Эдгар, ничего не понимая. И вдруг за окном вспыхнула молния. — Началась гроза, — сказал он. Какое-то время спустя прогремел гром — ведь скорость звука гораздо меньше скорости света (все-таки, в конце концов, ничего нет быстрее света). На экране загорелись слова:

— Нет! Не надо! Не надо! — закричал Эдгар.

— Старичок, а? — спросил, показывая головкой на экран, Альберт. — Что ж, мы освободим тебя отсюда через элейский[122] палатюнат[123], а может, даже быстрее. Итак, закон скорости распространения света должен быть один для всех, поэтому нам остается только искривлять пространство и время. Пусть у тебя есть брусок длиной один метр. Какой он будет длины?

— Один метр и будет.

— Нет, нет, нет, — запрыгал Альберт. — Один метр было бы в покоящейся системе. В двигающейся же системе его длина будет равняться — э-э — корню из единицы минус квадрат скорости двигающейся системы, деленный на квадрат скорости света. Быстро представь это себе и увидишь формулу на экране.

Эдгар стал представлять формулу изо всех сил, и она действительно появилась на экране — серебристая на черном фоне, хотя ее не особенно было видно из-за вспышек молнии:

— И, — сказал Альберт, — хочешь верь, хочешь не верь, но, если ты поместишь часы в движущуюся систему, они будут тикать не раз в секунду, а чуть медленнее.

Грянул гром, и хлынул ливень. Тут в дверь постучали, и нежный голос позвал:

— Эдгар? Эдгар? Ты здесь, Эдгар?

Эдгар от ужаса не мог вымолвить ни слова. Он глотал воздух.

— Я знаю, что ты здесь, — сказал голос. — Я иду к тебе. Одним ударом кулака проломлю дверь, и мы будем вместе. Так приятно, так уютно — ты и я!

Нежный голос превратился в могучий рев, перекрывший гром. Эдгар слышал, как кулак проламывает дверь.

— Нет, не надо, нельзя! — заорал он.