И так далее, и так далее, и так далее.
Над главной улицей города висели большие часы, которые в срок пробили четыре, а затем проиграли чудесную мелодию, напомнившую Эдгару «Погляди, как пляшет суслик» наоборот. Когда часы отзвонили, Эдгар увидел, что люди толпами направились к месту, которое, как гласили указатели, называлось площадью Обозрения. Некоторые, заметил он с любопытством, не хотели идти, но улыбчивые и обаятельные полицейские подгоняли их звуками, какими наездники понукают лошадей. Эдгар подошел к большому толстому сержанту в голубой форме с золотым и серебряным шитьем и вежливо спросил:
— Как мне попасть назад?
— Ты попадешь назад, если будешь двигаться вперед, — ответил полицейский. — Иди вместе со всеми туда, на площадь. Прислушайся. Слышишь оркестр? Иди туда, и все будет в полном порядке.
Он дружелюбно улыбнулся и довольно грубо и бесцеремонно втолкнул Эдгара в движущуюся толпу. Старик, шедший рядом с ним, спросил:
— И тебя туда же? Что ж, могу только сказать, что лучше быть старым и жестким, как я, чем юным и нежным, как ты. Но в конце концов, все зависит от того, какую они сыграют мелодию, не так ли?
— Не знаю, — ответил Эдгар. — Я здесь в первый раз.
— И в последний, если в твоей молоденькой головке есть хоть немного мозгов, — проговорила, задыхаясь от ходьбы, толстая старуха.
Эдгар вспомнил о белом человечке и его стихотворении, и у него по спине пробежали мурашки. Что-то в Эдембурге было не так. Что-то явно было не в порядке с некоторыми вывесками на магазинах:
ШОКОЛАДНЫЕ НАРУЧНЫЕ И СТЕННЫЕ ЧАСЫ ОТ Т. МУРА — В МАГАЗИНЕ «ЭПИГО» ВСЕ ОТ БОЛИ И ОЗНОБА — ОТ КАШЛЯ ВАМ ПОМОЖЕТ ENTENT CORDIAL[72] — ЭПИДАВРОВЫ[73] ЖИВЫЕ САХАРНЫЕ МЫШИ.
Он спросил идущего рядом старика:
— Что они хотят с нами сделать?
— Увидишь. Это все для туристов. Чтобы они приезжали и тратили деньги. Стыдно!
— Вам не нужны их деньги? — спросил Эдгар.
— Деньги — не все, — ответил старик. — Больше всего на свете я люблю хорошо прожаренные диадохи[74].
— Что?
— Диадохи, диадохи, ты никогда о них не слышал? Теперь их не купить ни за какие сокровища. На что же тогда, спрашивается, нужны их паршивые деньги? Ну вот мы и пришли.
Площадь была полна народу. Со всех сторон ее окружали здания с надписями: КРОШКА ЭРИК; ХЭНКИ И ПЭНКИ[75]; ЭКГ; ЭРНСТ МАЛТРОВЕРС[76]; А. Э. ЭКСМЕЛИН[77]; ВОДА «ЭСФИРЬ» [78] (ПРОСТАЯ И МИНЕРАЛЬНАЯ), — а из окон высовывались какие-то люди (туристы?), щелкающие на солнце фотоаппаратами. В центре площади, которая имела форму круга, стояла большая конная статуя, и эта статуя, казалось, беседовала, то мотая, то кивая своей железной головой, с человеком в костюме клоуна (уж не артистом ли Эдембургского Ревю?). На эстраде играл оркестр, которым дирижировал необычайно длинный и тощий человек в военной форме и ослепительно белых перчатках; в ту минуту оркестр исполнял что-то нежное и мечтательное. Внезапно, безо всякого перехода, он заиграл громко и неистово, с лязганьем тарелок, а клоун несколько раз высоко подпрыгнул. Затем он побежал, смешно спотыкаясь, к группе микрофонов с надписями — ТУК, ТОП, КАК, ОП, ВАС, ЩЗХЯПВК — и закричал в них, и голос его загремел из динамиков на всю площадь:
