— Каманов?
— Да, — я вспомнил Калужского и с отвращением поморщился. — Фазовращатель. Калужский сегодня им очень интересовался. Стервятник проклятый. Вот такая моя долбаная история. Я бы мог сказать: «Это собачья работа, сынок, но кто-то должен ее делать!», — я вновь покачал головой. — Но это не совсем так. Мне нравится моя работа, и все могут катиться на хрен. Восторга я, конечно, больше не испытываю, но я убежден в правоте своих действий, и любого! любого,
Курт! — я поднял палец, пытаясь сделать свои слова более значимыми, — из тех, кого я уже отправил к праотцам, я готов отправить снова.
Я закончил, протер потной ладонью потное лицо и начал думать: зачем я напился?
— Руки дрожат, — произнес Курт, — а мне еще работать… Да, будь все проклято! Мне не жизнь человеку спасать, — он хрипло рассмеялся и смеялся все сильнее, пытаясь что-то добавить, но получалось лишь: — Мне… требуху… Ха-ха-ха-ха.
Я тупо смотрел на него.
Отсмеявшись, Курт шатко направился к халату, достал какой-то бутылек и вытряс себе на ладонь пару пилюль. Внимательно оглядев их, проглотил и кинул бутылек мне:
— На-ка. Быстренько тебе мозги прочистит.
Я проглотил три маленькие, горькие таблетки и чуть было не запил их кофе, но во время вспомнил, что туда намешано. Теперь уже хохотал я.
Мозги это действительно прочищало быстро. Минут через семь у меня в голове оставался только легкий туман.
— Ты слышал, что Кинда недоволен этим смертным приговором? — вдруг спросил Курт.
— Каким? — не понял я.
— Который ты только что привел в исполнение.
— Но… но он же сам назначил его, я правильно понял?
— Да.
— И по закону все в порядке. Тут даже судьей не надо быть, и так все ясно!
— Да, ты прав, но он недоволен именно законом, как я понял. Он считает, что за умышленное заражение, пусть даже со смертельным исходом, десяти лет строго режима ей хватило бы за глаза.
Я пожал плечами.
— Ты же знаешь тенденции в нашем обществе. Население растет. Ему нужны органы и дисциплина.
— Во-во. И он про то же. Я слышал, как Кинда ворчал, что, мол, скоро будем за превышение скорости мозги выжигать.
Курт быстро взглянул на часы, его брови скользнули вверх; подняв со стола чашку, он. заглянул туда, а потом огляделся, куда бы вылить остатки спирта, и, не найдя куда, поморщившись, быстро выпил.
— Ну, мне пора. — Поставив чашку, он протянул мне руку: — Бывай!
Он вышел, а я остался сидеть, с отвращением глядя в чашку со своим месивом.
Сам того не зная, Курт накапал мне морской воды на рану. Судья был прав сегодня: слова того палача… Мациевского? могут стать моим девизом. Но закон о смертной казни подошел уже к пределам моего понятия справедливости. За превышение скорости, конечно, казнить не будут, но, боюсь, мой порог терпимости закон пересечет. И что тогда?
