Сергей не договорил. Голос его звучал бесстрастно, словно речь шла не о нем и его отношениях с Таней, а чем-то совершенно обыденном. И, повернувшись к Тане, он прошипел ей по-русски:
— Блядь!
Потом Дойчман уже не мог внятно объяснить свой поступок. Такое с ним происходило впервые в жизни, даже мальчишкой он не переживал ничего подобного. Размахнувшись, он изо всех сил залепил Сергею пощечину. Тот даже не шелохнулся. Дойчман повторил, сопровождая оплеухи криком:
— Два! Три! Четыре! Пять!
Ударив еще раз, Эрнст опустил руку и в отчаянии замотал головой.
— Всего, значит, шесть. Ладно, будем считать, что за каждую пощечину я уложу по одному немецкому солдату.
Дойчман отступил на шаг, и вновь на него нахлынуло чувство нереальности. Таня стояла, прижавшись щекой к беленной мелом поверхности печи, ее спина вздрагивала. Девушка плакала. Дойчман исподлобья посмотрел на Сергея. Тот продолжал:
— Я ненавижу ее. Я мог бы забить ее до полусмерти, но она того не стоит. Теперь в ней чужая кровь. Я сейчас уйду, а ты… Ты сейчас не станешь мешать мне. Я ведь понимаю, что у тебя на уме. Но ты этого не сделаешь. Не выдашь меня вашим жандармам. Побоишься. У тебя первым делом спросят: а как ты вообще оказался у этой русской? У партизанки? Ты, солдат штрафбата? Так что в глазах своих ты — предатель!
Повернувшись, Сергей взял лежавшую на табурете шапку, нахлобучил ее и вышел, захлопнув за собой дверь.
Какое-то время оба молчали. Потом Дойчман глухо произнес:
— Ладно. Мне пора. Я еще приду к тебе, — пообещал он.
С криком Таня бросилась ему на шею:
— Я так боюсь за тебя!
— Я же сказал, — прошептал он, — что обязательно приду.
— Я так боюсь!
— Понимаю. Но что поделаешь? — развел руками Дойчман. — Но обещаю тебе — я приду.
Вдруг Эрнст ощутил чувство бессилия. Разумеется, он ничего поделать не мог. И все же… Теперь Тане определенно будут мстить — она ведь изменница в глазах своих. Переспавшая с врагом изменница.
— Ничего-ничего, все будет хорошо, — прошептал Дойчман, зная наперед, что лжет.
Ничего хорошего уже не будет, и быть не может. Ночь, которую они провели вместе, разверзла перед ними врата ада, она сулила беспросветное отчаяние и безнадежность. Он ушел.
Сначала не спеша, потом ускоряя шаг, Дойчман стал подниматься по склону к городу, туда, где его дожидался водитель и нагруженные медикаментами и врачебным скарбом сани. Он и так уже опаздывал. У въезда на мост суетились постовые, какой-то фельдфебель из полевой жандармерии орал на шофера грузовика, у которого прямо на дороге сломалась ось. Машина перегородила все движение. Потом Дойчман чуть ли не бегом бежал по каким-то узеньким улочкам, подальше от Тани, Сергея Денькова, навстречу новому дню в штрафбате.
