— Какой гражданин? — переспросил, запинаясь, Ромка.
— А ты оглянись.
Ромка бережно положил Пузиковой в подол подобранных с земли цыплят. А потом уж медленно поверился назад.
Забор у Пузиковых был из тонких, узких планок. Между этими планками видно решительно все, что делается и на улице, и во дворе. Поэтому Ромке не стоило большого труда разглядеть появившегося на их улице бородатого старика в коричневой шляпе и парусиновом засаленном пиджаке. Старик шагал не спеша, улыбался, поглядывал на глазастый уютный домик под шиферной крышей. В этот самый домик и переехали Ромка с матерью из старого города.
— Не знаешь коричневую шляпу? — снова спросила Пузикова.
В ее голосе Ромке померещилось скрытое ехидство. Неужели она что-то уже пронюхала про Серафима Кириллыча?
— Мало ли ходит по улице всяких стариков, — ответил Ромка не сразу, сбитый с толку. — Откуда мне знать!
— Ты что, думаешь, я с Луны на ракете сюда прилетела? Или за дурочку меня принимаешь? — возмутилась Пузикова.
Вдруг из дома, из раскрытого окна, занятутого марлей, послышался протяжный голос — по-детски капризный, плаксивый:
— Вера, ну где ты там пропала?
Пузикову звала хворая бабка. Схватив беленького цыпленка, Пузикова убежала. Убежала, даже не взглянула на Ромку.
Глава третья
Серафим Кириллыч
Ромка опустил на землю пустую корзину. Вытер рукавом ситцевой обветшалой рубашонки лицо — мокрое, горячее, с розовеющими яблоками на щеках.
«И быстренько же я нынче управился!» — похвалил он себя и застучал кулаком в тяжелые высокие ворота с железной табличкой. По белому фону таблички четко значились слова: «Во дворе злая собака». В правом углу таблички была нарисована свирепая морда волкодава с устрашающе разинутой пастью.
«Прямо художественная картина!» — глядя на табличку, подумал с восхищением Ромка и забарабанил кулаком еще сильнее.
― Кто так бóтает? — сердито спросили по ту сторону ворот.
― Да открывайте же, Серафим Кириллыч, это я! — сказал Ромка.
Но его впустили во двор не сразу. Сначала в воротах слегка приотворилась, гремя цепью, узенькая калитка, и на Ромку уставились из-под коричневой шляпы сторожкие свинцовые глаза, глаза старика с клочковатой бородой.
— Ты, Роман?
— Ну я, я, кто же еще! — раздраженно сказал Ромка. ― День, солнышко, а вы вечно на запоре!
— Потому и на запоре, что у меня много разных досаждений, — вразумляюще проговорил старик, наконец-то пропуская Ромку в калитку. Дом и сад у Серафима Кириллыча были обнесены глухим двухметровым забором. А по верху забора тянулась колючая проволока. Через такой заборище ни один шкет-ловкач не перелезет. Ромка же не раз и не два вертелся возле этого неприступного забора, выискивая удобную лазейку.
