Небо тоже ликует. Художники раскрасили светом облака.
Словно девушки в пестрых нарядах, толпятся они над Москвой, каждое смотрится в зеркало реки. Взлетают ракеты, огненные букеты распускаются в небе, с шипением, треском и звоном крутятся огненные колеса. Треск и грохот в небе, песни и хохот на земле. Весело и оглушительно празднуют люди победу над смертью.
— Дедушка, будешь молодым! Иди плясать с нами.
— Гляди на этого бородатого. Вылитый Ксан. Наверное, журналист.
— Эй, приклеивший бороду, передай Ксану, что мы счастливы.
И весельчаки не знают, что их слушает подлинный Ксан. По своему обыкновению, он делает выборочный опрос, ловит обрывки разговоров, нанизывает на память, вяжет, петля за петлей, сетку доводов для будущих дискуссий.
— Сто лет живем — ура! Двести лет живем — ура, ура! Триста — ура, ура, ура!!!
— А я, дружок, о пяти годочках мечтал. Поскрипеть, кости погреть на солнышке.
— Получай, папаша, три столетия!
— Не за себя, за дочку рада. Тридцать лет девочке, а лучшее уже позади. Морщинок больше, внимания меньше.
— На полюсе не был. Побываю. В Париже не был. Побываю. На Марсе не был…
— Бывают жизни нескладные, неудавшиеся, тянучие. Так хорошо, что выдадут вторую. Дотерпел до конца, все перечеркнул, начинай заново.
— А ты, дядя, не откладывай! Сегодня начинай заново.
— Дешевое отношение к жизни будет, неуважительное. Тяп-ляп, сто лет кое-как. Ты цени годы, цени минуты. Не важно — сколько прожил, важно — как жил…
— Семьсот лет, ура! Восемьсот — ура! Тысячу — урра!!!
— Ишь разохотились!
— Слушайте, а ведь это скучно: тысячу лет ты инженер, тысячу — блондин, тысячу лет — пигмей.
— Нет, уж новая жизнь — новая внешность и новый темперамент. По вкусу. По каталогу.
— А я в следующей жизни стала бы мужчиной.
— Поговорка была: если бы молодость знала, если бы старость могла… Наконец-то совершенство: могучие старики.
— Отменяется растрата сил человеческих. Только выучился…
— Мне главного нашего жалко. Голова математика, пальцы художника. Обидно — двух лет не дотянул.
— Люди прошлого не должны быть обездолены.
— Ученые придумают. Есть же герасимоведение — восстановление портрета по черепу. Вот и тело восстановят как-нибудь — по клеточкам, по химии волос, костей, что ли…
— Пушкина. Пусть бы написал о нашей эпохе!
Девушка протягивает другу обе руки.
— Сто жизней проживем вместе, правда?
— Ура! Нашим ученым — ура! Все вместе, хором: ура!
Но мир велик и многолюден. Есть в нем и такие, которые не радуются даже в этот день всемирной радости. С озабоченным видом набирают они номера на своих браслетах, взывают:
