Философ залился смехом.
— Брат Ангел никак не мог видеть саламандру, являющуюся мудрецам, — пояснил он. Когда Нимфа, обитательница огня, завидит по случайности капуцина, она спешит повернуться к нему спиной.
— Ха! Ха! Ха! — захохотал батюшка, — Спина нимфы… Да, для капуцина и это уж чересчур жирно.
И, так как к нему вернулось доброе расположение духа, он отрезал братцу изрядный кусок паштета.
Матушка поставила посреди стола блюдо с жарким и, воспользовавшись подходящим случаем, рискнула спросить, являются ли саламандры добрыми христианками, в чем она сомневается, ибо ни разу ни от кого не слыхивала, чтобы твари, обитающие в огне, славили имя господа.
— Сударыня, — ответил аббат, — многие богословы из ордена иезуитов признавали существование инкубов и суккубов, которые по сути дела не являются демонами, коль скоро при окроплении святой водой не бросаются в бегство, но и не принадлежат к господней церкви, ибо духи небесные никогда не посягнули бы на жену булочника, как то произошло в Перудже. Но если вам угодно выслушать мое мнение, знайте же, что все это — пустые басни, измышленные грязным воображением ханжи, а отнюдь не умозаключения ученого мужа. Всяческого презрения достойна эта нелепая чертовщина, и весьма прискорбно то обстоятельство, что сыны церкви, просвещенные христианством, создают о вселенной и боге представление, уступающее в величии тому, что мыслили о сем предмете Платон или Цицерон, пребывавшие во мраке язычества. И я осмелюсь утверждать, что дух господень более ощутим в «Сне Сципиона»[22], нежели в туманных трактатах по демонологии, чьи авторы мнят себя христианами и добрыми католиками.
— Поостерегитесь, господин аббат, — прервал его философ. — Ваш Цицерон говорил легко и красно, но этот человек заурядного ума был невеждой в тайных науках. Разве вы ничего не слышали о Гермесе Трисмегисте и об «Изумрудных таблицах»? [23]
— Сударь, — возразил аббат, — я обнаружил в библиотеке епископа Сэзского весьма древнюю рукопись «Изумрудных таблиц» и несомненно рано или поздно сумел бы ее разобрать, если бы горничная супруги судьи не отправилась в Париж искать счастья и не усадила бы вместе с собой в почтовую карету и меня. И в том не было никакой магии, господин философ, я лишь повиновался чарам естества:
Non facit hoc verbis; facie tenerisque lacertis
Devоret et flavis nostra puella comis.
[24]— Вот вам еще одно доказательство, — подхватил философ, — что женщины являются злейшими врагами науки. Поэтому-то мудрец должен остерегаться всяких с ними отношений.
