Первые разочарования в Андреевском: [хвастал тем, что мы его ученики, он «профессор» и пр.].
До 2 часов ночи держали в центральной церкви: переписывая специальности. Переписывал какой-то филолог. Я почему-то рекомендовал себя как палеографа. Спросил: не ученик ли я Соболевского. Снова я позвал к нему всех наших, и Анд[реевского] в том числе. Неудача Ив[ана] Михайловича] попасть в лекпомы, а он действительно был врачом-психиатром.
Предложение Ярославского [второй раз] стать антирелигиозным] лектором и сексотом [мне кажется, что Ярославский — был тот самый; он вскоре был освобожден].
Не мог есть: от усталости и воды, неумеренно выпитой в бане, распухло горло. Печенье не мог проглотить, было больно, не глоталось.
Я лег под окно за [взятку] 1 рубль. Тоже Ив[ан] Михайлович] и Толя [Тереховко], потом ушедший.
Утром проснулся бок о бок с о. Николаем Писк[ановским], которого рекомендовал нам в Кеми о. Александр. О[тец] Николай] познакомил нас с владыкой Виктором [все эти церковные деятели были иосифлянами и не признавали сергианства] и был нашим духовным отцом все время до своего отъезда с Острова. Видел в этом [в утренней встрече с о. Николаем, который сидел на подоконнике и мирно штопал ряску, передав мне заряд необыкновенного спокойствия в первое же утро по прибытии на Соловки] чудо! [да так оно и было].
Рассказал ему [о. Николаю] — кто мы.
Иван Михайлович даже потом делал «сообщение» в 6-й роте [сторожевой, где были все священники-старики, и о. Николай в том числе] о своей поездке в Оптино.
Андреевский всех рекомендовал: «Мои ученики». Обида Толи [Тереховко на это: он никогда не бывал у Андреевского и не верил в Бога].
Появился и отец Александр. Потом он работал как печник. Два шпиона [терлись около нас]: Веня и [в рукописи пропуск]. Но [о. Александр] устроил им рубашки, кормил. Жалел Толю [хоть и атеист] — он «сирота».
Толя говорил: «Буду христианином, но не через Андреевского, а через о. Александра».
О. Александр мирил Толю и Ив[ана] Михайловича]. О. Александр — украинец, учитель, «много у него было деток». Чадолюбив и сладко, мило говорил окая, [с украинским акцентом].
О. Александр и Ник[олай] оба не ходили на общие работы, а были сторожами [как старики].
Потом меня переселили [в 12 роту], а Игорь Евгеньевич устроился на моем месте у окна.
Утром происходил развод на работу в темноте при фонарях «лет[учая] м[ышь»].
Чубаровец-нарядчик [было много разговоров по делу о страшном изнасиловании в Чубаровском переулке в Ленинграде] выкликал в партии людей, отправляемых на физические работы. Были странные фамилии, однообразно выкликавшиеся по утрам. [Запомнил: ] «Шарахудинов». Казалось, сейчас крикнут: «Достоевский Федор Михайлович!» Все обезличивалось, стиралось в страшных завываниях голоса нарядчика.
