Крики конвоя: «Шаг вправо, шаг влево буду рассматривать как побег! В партии отставших нет! Стреляю без предупреждения! При команде «ложись» — все как один!»
Незаметно в темноте, в нервном беге, урки сбрасывали корзины в канавы.
Чувствовал, что сил нет (ведь 9 месяцев тюрьмы, без движения, в страшной духоте сказывались).
Корзину мою все же нес урка, которому обещал полтинник.
Отчаянный холод.
Снова та же дорога, мост и карантин [на Поповом острове; теперь «Остров трудящихся»].
[Встречают: ] «Здравствуй, 1-я карантинная рота!»
Пересчет и укладка на нары.
Комвзвод и взводный брали [заключенного] за руки и ноги и втискивали на нары по одному (как кильки в банке; только на боку).
[Мы не стали «укладываться».]
Темнота, еле видны ворота конюшни (где для этапов устроены нары) и узкие, точно прищуренные, два окна.
Стояли часов 5, смыкая ряды (от холода). Урки плясали (от холода в белье, тем, у кого не было одежды, выдавали только белье). Мигали маяки, и не мигала Секирка.
Северо-восток ближе к космосу. Там, в этом углу Европы-Азии, рождается погода, [находятся] метеорологические станции, [происходят] подвижки льда. Космический холод — форпост человечества. Звезды кажутся ближе, и завесы северных сияний чуть приоткрываются над тайной создания, чтобы вселить в души людей смертельный холод, пустоту и ужас перед громадностью мироздания.
Часовой в длинной шинели и валенках неслышными быстрыми шагами взад и вперед ходил за проволокой, точно маятник невидимых часов, точно поршень огромной машины. Не ветер, а целый ураган свистал в наших ушах, холодный, обледенелый, и раздувал полы моего полушубка.
Мороз становился крепче, талый снег обледенел, все быстрее ходил часовой, все быстрее шла таинственная машина — только звезды над головой.
Путеводные?
В утреннем полусвете стал виден мол, и оттуда, где должен был быть Остров, шел пароход — «Глеб Бокий» (я позднее узнал [его название]).
Нас втиснули в роту. Сесть негде. Втащил вещи и впихнул под нары. Потом долго искал — я знал, что вещи — это последнее, что связывало с домом (в тот момент это было главное — ощущать заботу родителей.)
Сесть негде. Все освещается одной тусклой лампой. Удушливый запах. Голове жарко, а ноги в [неразб.] холоде. [Командиры из заключенных] хлестали шпану на вторых [верхних] нарах по ногам ремнями за пропавший чайник. (Наконец чайник взлетел над головами, бить шпану по голым ногам перестали.) Толстый взводный поляк [из заключенных] оскорблял Андрюху [Миханькова], требовал уйти с прохода (куда? стояли плечом к плечу) и извинялся потом перед И[ваном] Михайловичем] Андреевским: «Нас мало — их [шпаны] много. Вы должны быть на нашей стороне».
