]. То отступает [от строя стоящих], то наступает, точно желая раздавить, чувствуя свою огромность перед мизерностью стоящих перед ним [типичный садист; такой же был и другой, принимавший этапы, — б. гвардейский офицер Курилко].
«Письма писать так: «Жив, здоров… всем доволен».
И еще: «Скажу встать — встанешь! Скажу, лечь — ляжешь. И х… скажешь», — далее трехэтажная брань — все в рифму.
Тон гвардии поручика. Картавил, с Курилкой говорил по-французски; это остатки белогвардейцев, сидевших еще в Пертоминском лагере.
Бег по кругу. Истошный вопль Белобородова: «Ножки выше!»
Вещи в куче.
«Урки, подними руки!»
«Сопли у мертвецов сосать заставлю».
А мне хочется смеяться: так все неправдоподобно.
[Белобородов на меня с угрозой: ] «Смеяться потом будем!»
Я стал в первой шеренге — любопытство.
И[горь] Евгеньевич] спрятался [в задних рядах]. Расчет [т. е. команда рассчитаться].
Здоровается с этапом и учит отвечать громче «Здра!» (это мы кричим, а Курилка на нас: «Не слышу, не слышу, не слышу. В Соловках слышно должно быть! 200 человек кричат — стены рушиться должны». И жест на стоящий дом.
Столбы для физкультуры — как виселицы.
И снова гнетущее тоской, тучами, простором и невыносимым равнодушием небо.
Вещи в куче. Хочется есть. Достал печенье из кармана [романовского полушубка, который мне купили родители], поделился с другими.
Думалось: в таком положении только взаимное сочувствие. И действительно, страшный толчок бросил нас одного к другому [хотя еще в ДПЗ у нас начались разногласия].
Возили талый снег на саночках. [Повезло, что возили снег. Впоследствии мне рассказывал мальчик, поэт Смельский, в 7-й роте на Соловках:]
[Рассказ Смельского о том, как они] катали [смерзшиеся] трупы по рельсам с визгом, и веселились, и сбрасывали [трупы] в ямы: ящик [с трупами] хорошо скользит [по рельсам]. В яме вода. Инженер, засунутый под матрац [?] Камешки. [Что эта запись значит — не помню. Очевидно, какая-то страшная подробность.]
Женская рота в Кемперпункте.
Двойные рамы. Лица, прилипшие к стеклу. Лица — с расплющенными носами (очевидно, высматривали в нашем этапе возможных знакомых и родных: женщин из бараков не выпускали).
Убежав от работы, бывшей очень тяжелой, только потому, что устали, бродили в поисках кооператива [немного денег было, хотелось есть].
«Улица», запруженная нечистотами — стоки.
Серые, развязно шмыгающие фигуры заключенных.
Я в полушубке романовском, [студенческая] фуражка (нарочно) [я решил надеть синюю университетскую фуражку, чтобы не принимали за урку], и в сапогах (к которым еще не привык). И[горь] Евгеньевич] в сером коротком пальто (перешитом, очевидно, из офицерской шинели).
