— Только три месяца?! — ужаснулась Мэри.
Мэри сидела на продуваемой всеми ветрами скамейке и плакала. Теперь она частенько проводила так время. Она уронила последний бланк на колени. Нет, она просто не в силах во всем этом разобраться. Она сумела одолеть «Тимона Афинскою», но не это. Даже если читать очень медленно, идиотски шевеля губами, как это делала Хани, насупленно склонившись над очередным изданием типа «Люби себя», то и тогда слова отзывались одной пустотой — безликие, высокомерные, пресыщенные всеми теми привилегиями, которых ее кто-то с презрением лишил. Мэри хотела выбраться отсюда, попасть в другое измерение, но все эти словеса никак не желали ей помочь. Они объединились с одной целью: не дать ей выйти, замуровать ее.
Новостей не было. Мэри искала их даже в зеркале: играла с ним в его игры. И постепенно Мэри Агнец все лучше и лучше узнавала Эми Хайд.
Была ли Мэри этой Эми или она была ею только до какого-то момента и до какой-то степени? Эми многое перепробовала на своем веку. Повторяла ли Мэри ее шаги? Если да, то с какой точностью и насколько непроизвольно она это делала? И был ли в этом смысл? Кто всем этим заправлял? Бог? Принц? И кому это не по душе?
Мэри. Нашей Мэри все это совсем не по сердцу. Она запиралась в ванной и изучала себя в зеркале. Ей очень хотелось быть доброй и не верилось, что Эми была такой уж гадкой, если Мэри в каком-то смысле обязана ей своим появлением на свет. Может, в каждой девочке на самом деле сидит еще одна… Мэри всмотрелась в зеркало. Выглядела она ничуть не зловеще. Как раз напротив, смотрелась она вполне мило. Только взгляните на белки ее глаз, подобные яичным белкам, на точеный изгиб носа. Хотя на некоторых зубах и виднелись темные пятнышки, нежная розовость десен оставалась девственно гладкой, а изящная линия губ прекрасно сочеталась с округлостью подбородка… Отворачиваясь от зеркала, она успела заметить тень улыбки всезнающего призрака, притаившегося за волшебным стеклом. Отражение дрогнуло: там, за зеркалом, начинались владения хаоса. Мэри неотрывно смотрела в глубь зазеркалья. Ее глаза изо всех сил стремились разглядеть то, что жило по ту сторону, и наконец силой своего внутреннего света они принудили это нечто отступить. Но стоило Мэри отвернуться от зеркала, как она сразу же чувствовала, что неведомое, притаившееся за ним, снова вернулось на место и безмятежно дожидается своего часа.
Ее сны изменились. Они истощились — так, по крайней мере, ей казалось. Вообще сны призваны рассказывать о многообразии, но ее сны теперь совсем не отличались друг от друга. Ночи стали для нее такими же однообразными, как и дни.
