— Н-да… Это что-то вроде «Янки, янки, проваливай, откуда пришел! Ты нам не нужен, а вот от денежек твоих мы не откажемся»? — ухмыльнулся Ланс.
— Кто это вам сказал такую глупость? — возмутилась Ева.
— Лорел, конечно. Должен сказать, она куда более практична в таких вещах, чем вы или ваш батюшка. Но вам нечего бояться. Поверьте, далеко не каждый американец так уж мечтает выколачивать деньги из ваших прекрасных островов! Забудьте об этом. Лучше расскажите мне о книге, которую вы пишете об этом вашем Ман…
Ева терпеливо повторила по слогам трудное для него слово.
— Почти так же, как вы произнесли его первый раз, только немного быстрее, и «а» на конце немного мягче, понимаете? А то, как вы разделили его на слоги, больше похоже на китайский язык, чем на маори.
— Мне осень заль.
— Да, держу пари, — сухо согласилась она, подозревая, что теперь он над ней смеется.
— Ладно, Бог с ним! Расскажите мне о вашей книге.
Ева покачала головой:
— Вам вряд ли это будет интересно.
— А вы попробуйте, — не отступал он.
Ева с подозрительным видом уставилась ему в лицо, стараясь понять, что им движет: обычная вежливость или попытка найти способ хоть как-то рассеять скуку? А может, просто хочет удовлетворить пустое любопытство? В конце концов, искренне интересуется или нет? А впрочем, кто знает? Однако, каковы бы ни были его мотивы, она не смогла остаться равнодушной. Его интерес, настоящий или притворный, невольно растревожил ее. И все же Ева отрицательно покачала головой.
— Если вам скучно, пойдемте, я покажу, где библиотека. Поверьте, у нас с папой неплохое собрание книг… Конечно, если вы любите читать, — язвительно добавила она.
— Конечно.
— И потом, я все равно собиралась туда. Мне нужна одна книга.
Комната, которую Ева гордо именовала библиотекой, отец считал кабинетом, при этом кокетливо называя его берлогой. Именно здесь он обычно работал — занимался всякой канцелярщиной, необходимой даже человеку, живущему в сельской глуши, если он работает на ферме. Ежемесячные отчеты, записи, счета, письма, прочие документы и просто кипы чистой писчей бумаги лежали сравнительно аккуратными горками или громоздились в полном беспорядке по углам письменного стола. Полки, покрывавшие три стены комнаты, были набиты битком и порой даже гнулись дугой под тяжестью книг.
По какой-то ей самой непонятной причине Ева обожала проводить время в этой комнате. Иногда просиживала здесь весь вечер в полном одиночестве. Солнце, которое по утрам загораживали угол дома и крыша веранды, перед закатом беспрепятственно заливало комнату лучами, проникая внутрь сквозь огромное окно и растекаясь золотыми лужицами по ковру. На этом ковре, обложившись книгами, Ева любила лежать, любовно перелистывая страницы, то пожелтевшие от старости и покрытые пылью, то совершенно новые, еще пахнувшие типографской краской.
