Большое тебе спасибо за магнитофон и кассеты. Признаться, не узнал покойника Бейси, поскольку звук на кассетах непривычно чистый. Впечатление такое, как будто играет кто-то другой. Не восприми, это как проявление недовольства, видимо, с годами меняется восприятие. Что до твоего приглашения, то вопрос тут сложный. Да, времена, действительно, поменялись, и уверен, что ни с какими сложностями при выезде не столкнулся бы. Произошло то, о чем мы так много говорили в юности. Получив свободу, теряешь желание пользоваться ею. Я не остерегаюсь бросить нажитое, хотя, как ты понимаешь, нажить здесь что-то было невозможно и всe, что у меня есть, это оставленное матерью. Боюсь оказаться в зависимости от новых обстоятельств, от пособия или пенсии, которые мне могут выделить или не выделить, а тебя тоже не хочется нагружать заботами о себе. О работе говорить поздно. Меня вполне удовлетворяет предложение о том, чтобы передать тебе имеющееся у меня и время от времени получать от тебя помощь, которая бы помогла мне продержаться здесь. Цены на все, особенно на продукты растут на глазах. Положа руку на сердце, пока я еще дышу, расставаться с этим жалко. Но сколько мне еще дышать? Успокаивает то, что у тебя есть дети и это останется в семье. Могу предположить, что, как и все дети, они мало обеспокоены нашими проблемами, но хочется надеяться на лучшее. Обнимаю тебя,
твой Ефим".
Ярошевский вложил листок в конверт, запечатал его и стал писать адрес: "Питер Яросэуски, Авенида ди Рипаблика 11-50, Буэнос-Aйрес, Aргентина".
Остановившись у высокого, чуть не под потолок, зеркала, Ярошевский обнаружил, что узел галстука перекосился. Бросив письмо на мраморную доску, он стал перевязывать его. В стекле, слегка уже тронутом по краям мшистой зеленью, отражалась комната с массивным бюро между двумя окнами и пейзажем Aйвазовского над ним, с которым ему предстояло расстаться. Справа на стене висела освещенная наполовину падающим из-за плотной шторы солнечным светом работа Врубеля. Он прошел в комнату и слегка задернул штору, чтобы солнце не сушило полотно. Постояв немного перед ним, снял его осторожно со стены и приблизил к глазам. Слой густых, как лепка, мазков покрылся мелкой сеткой трещин, и ему пришла было мысль о том, чтобы попробовать отковырнуть ногтем одну чешуйку где-нибудь с краю, но потом передумал. Решил: "Пусть сам разбирается". Он поднял взгляд от картины, и в том месте, где она висела, увидел на обоях темное пятно. Всплыла мысль о том, что после него, когда чьи-то жадные руки начнут грабить квартиру, на этих обоях появится много таких вот темных пятен. Он отогнал мысль и повесил работу на место. Взяв конверт с письмом, вышел из дому.
