В каникулы помогали родителям по хозяйству. В начале 30-х годов кулацкие элементы в деревне делали свое черное дело: поджигали скотные дворы, посевы хлеба. Для охраны посевов были выстроены вышки. Для дежурства на них привлекали нас, пионеров.
Вспомнился мне 1934 год. Выдался он очень урожайным. Людей для уборки в деревнях не хватало, и в школе в сентябре прекратились занятия. Нам, 13-14-летним ребятам, было приятно сознавать, что нас в страдные дни отрядили помогать колхозникам.
Я всю жатву провел рядом с дядей Иваном, мужем сестры отца, на лобогрейке, погонщиком; в нее запрягали трех лошадей. Дядя Иван убирал с косы валки, сбрасывая их на землю. Пшеница выдалась высокой, густой, и он обливался потом от напряженного труда. Я пробовал подменять его. Но буквально через десяток-другой метров меня заваливало пшеницей…
Этой осенью сельчане работали с особым подъемом. Усталость валила с ног, но люди не уходили с поля. До дождей хотелось убрать урожай. И своего добились. Хозяйство рассчиталось с государством за предыдущие засушливые годы и перевыполнило план.
В тот год отец подарил мне гитару — первый музыкальный инструмент в нашем доме. Освоил я игру на гитаре довольно быстро, и она стала моим неизменным спутником.
Отец часто привозил нам, детворе, гостинцы с базара или с ярмарки, из села Андреевка, с которым связана история нашей семьи. Дед Дмитрий жил в нем до того времени, пока не получил надел земли в Стеклянке. В Андреевке была больница; все односельчане лечились в ней. Много лет спустя в этой больнице родился мой первый сын.
…Я ехал с отцом, чувствовал его плечо, и мне было грустно от предстоящей разлуки с ним. К нам, детям, он был не особенно строг, всегда, если можно было, считался с нашими желаниями. Но одно событие осталось у меня в памяти на всю жизнь. Было это так. В один из дней мы с сестренкой Марией сидели на подоконнике. Через улицу стекольщики у соседей стеклили окна. Была осень. Ветер обрывал с деревьев последнюю листву. Мы разбаловались, я толкнул Машу, зазвенело разбитое стекло, и она вылетела в окно. Один из стекольщиков закричал: "Вот и еще нам есть работа!"
В избу вбежал отец. Впервые я увидел его таким рассерженным. Снял он с себя ремень, а я как завороженный стою и жду, что будет дальше. Ударил меня. Продолжаю стоять.
— Ну что ты стоишь? — крикнул батя. — Беги, зашибить ведь могу сейчас!
Я не шелохнулся. Отец бросил ремень, взял меня на руки. Я не заплакал. И только когда подошла мать, обняла меня и стала выговаривать отцу, я разревелся.
