Агриппина Ивановна была высокая, теперь слегка сгорбившаяся женщина лет под шестьдесят, суховатая, деятельная, всегда в темном шерстяном или ситцевом платье, сшитом просторно. Белые волосы, расчесанные на прямой ряд, уходили под накрахмаленные рюши совсем старушечьего чепчика. Продолговатое лицо с красивыми и добрыми морщинами и темные глаза, нежно и заботливо следящие за каждым движением Геннадия Васильевича, — все в ней казалось милым и располагало к доверию. Геннадий Васильевич так привык и к этому лицу, и к впалым глазам, всегда добрым для него, он и представить себе не мог, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь нашел его маму несимпатичной, несовершенной. Они жили душа в душу.
Зимнее солнце светило теперь прямо в окна залы, и бледные желтые квадраты окон лежали на чисто натертом полу, где от двери до двери тянулись суровые половики. Кот, по обыкновению, прикорнул у печки и неистово мурлыкал. Агриппина Ивановна только что была внизу, в кухне, и выдержала горячий спор с Анной по поводу перекипевшего молока. Геничка не любил перекипевшее молоко. Агриппина Ивановна, немного успокоившись, вязала у окна в столовой что-то длинное из толстой сосновой шерсти и прислушивалась к заглушённому дверями говору в холодном Геничкином кабинете.
Стол давно накрыт к завтраку… И простудится еще Геничка, в кабинете сегодня не топили. Всех бы этих студентов подобру-поздорову… И чего ходят? Ведь праздники, занятий в университете нет, всякому хочется отдохнуть, а они все равно покою не дают… Геннадий Васильевич, да Геннадий Васильевич… То да это… Добротой его бесконечной пользуются…
В глубине души Агриппине Ивановне льстила популярность сына среди студенческих кружков. К его занятиям, к его уму и деятельности она относилась с убежденным благоговением. Но когда студенты заставляли Геничку спорить в холодной комнате, что угрожало его здоровью, Агриппина Ивановна сердилась и сквозь гордое удовольствие…
Последнее время она казалась слегка возбужденной и взволнованной. Между нею и Геничкой не было еще разговора, но она многое угадывала и многое предчувствовала.
Дверь из кабинета в прихожую, наконец, отворилась, и три молоденьких студента вышли, сопровождаемые Геннадием Васильевичем.
— Так, пожалуйста, Геннадий Васильевич, не обманите нас, — просил самый тоненький, с бледным девичьим личиком, надевая узкое пальто. — Ежели вы не придете, то что же это? Преполовенский и читать реферата своего не будет. Нам, главным образом, важны ваши возражения, вы объясните нам, почему, как вы сказали прошлый раз, психология не может получать своего материала ниоткуда, кроме внутреннего опыта…
