Все в трапезной не уместились — расставили по дворам скамьи да столы, и с молитвою насыщались бойцы монастырские под рев пушек.
Молодцы молоковские все рядом сели; сначала молча ели: натрудились за целое утро, голод их мучил… Потом, передохнув, и разговорились…
— Как у вас там, на Плотнишной башне, Тимофей? Сильно ядра сыплют ляхи? — спросил Ананий.
— Словно град идет, — отвечал Суета, справляясь с ковригой монастырского хлеба. — И меня задело…
Он показал локоть, обвязанный тряпицей.
— Чай, больно? — спросил торопливо Оська Селевин, и пугливо забегали его лукавые глаза на побледневшем лице.
— Чего больно! Я и думать забыл… Суета придвинул к себе чашку с брагой.
— А слышь, Ананий, — начал Данила Селевин, — больно уж сильна та пушка ляшская, что в нашу сторону палит. Ядра-то с голову людскую!.. Такие ямы в стенах рвет, что страсть одна… Да и метят из нее лихо…
— Чай, много побило у вас людей?
— Немало. Намедни одного пушкаря хватило, да еще не самым ядром, а осколком от стены… Не пикнул даже бедняга, пополам голову разнесло… Со мной рядом стоял.
— Рядом? — переспросил Оська, даже зубы у него застучали о край чашки с брагой. Ананий сурово покосился на него.
— А тебе, Оська, я вижу, больно жизнь дорога?! Смутился Осип, голову опустил, побледнел еще более.
— Что ж, кому помирать охота? — пробормотал он.
— За обитель-то святую? За веру-то? — грозно проговорил Ананий. — Смей ты у меня еще такое слово молвить!..
— Да разве я отрекаюсь? Христос с тобой! Что он меня, братцы, ни за что, ни про что изобидел? — плаксиво прибавил младший Селевин.
Ананий пуще нахмурился…
— А к тому я это тебе молвил, что вижу я в тебе робость, вижу шатание великое… Не с радостью, не с легким сердцем подставляешь ты грудь под пули за обитель святую. Ой, крепись, Осип! Крепись, говорю… молитву читай! Силен лукавый, и хитры пути его!
Помолчали все. Ананий, пригрозив брату, задумался. Суета и Данила прислушивались к гулу пушечному и поглядывали — не пора ли на стены идти?..
— Надо бы, други-товарищи, той большой пушке ляшской как-никак жерло заткнуть, — сказал наконец старший Селевин. — Не то много она у нас-людей сгубит… Отпрошусь-ка я у воеводы ночью за стены… Товарищей поудалее наберем; может, и доберемся до трескотухи горластой. Попытаем счастья, ребята?..
— Попытаем! — отозвались весело Данила и Суета, и даже Оська, скрепя сердце.
— Пушкаря Меркурия возьмем. Он места здешние знает, да и к делу огнестрельному привык…
