судит головы. Министр подписывает Именные указы не для публики, а
для императора, во уверение, что они написаны, слово в слово,
так, как государь приказал. Подобные ошибки в коренных
государственных понятиях едва ли извинительны. Чтобы определить
важную ответственность министра, автор пишет: «Министр судится в
двух случаях: когда преступит меру власти своей, или когда не
воспользуется данными ему способами для отвращения зла». Где же
означена сия мера власти и сии способы? Прежде надобно дать
закон, а после говорить о наказании преступника. Сия громогласная
ответственность министров в самом деле может ли быть предметом
торжественного суда в России? Кто их избирает? Государь. Пусть он
награждает достойных своею милостию, а в противном случае,
удаляет недостойных, без шума, тихо и скромно. Худой министр есть
ошибка государева: должно исправлять подобные ошибки, но скрытно,
чтобы народ имел доверенность к личным выборам царским.
Рассматривая таким образом сии новые государственные
творения и видя их незрелость, добрые россияне жалеют о бывшем
порядке вещей. С Сенатом, с коллегиями, с генерал-прокурором у
нас шли дела, и прошло блестящее царствование Екатерины II. Все
мудрые законодатели, принуждаемые изменять уставы политические,
старались как можно менее отходить от старых. «Если число и
власть сановников необходимо должны быть переменены, — говорит
умный Макиавелли, — то удержите хотя имя их для народа». Мы
поступаем совсем иначе: оставляем вещь, гоним имена, для 63
произведения того же действия вымышляем другие способы! Зло, к
которому мы привыкли, для нас чувствительно менее нового, а
новому добру как-то не верится. Перемены сделанные не ручаются за
пользу будущих: ожидают их более со страхом, нежели с надеждой,
ибо к древним государственным зданиям прикасаться опасно. Россия
же существует около 1000 лет и не в образе дикой Орды, но в виде
государства великого, а нам все твердят о новых образованиях, о
новых уставах, как будто бы мы недавно вышли из темных лесов
американских! Требуем более мудрости хранительной, нежели
творческой. Если история справедливо осуждает Петра I за излишнюю
страсть его к подражанию иноземным державам, то оно в наше время
не будет ли еще страшнее? Где, в какой земле европейской
блаженствует народ, цветет правосудие, сияет благоустройство,
