( Господь послал младенцу ангела! ( повторил отец Владимир.
( Знаете, батюшка, ( сказал Борис, откидываясь на спинку кресла и усмехаясь. ( То у вас бесовское наваждение, то ангел...
Мы отступились от него. Признаться, мысли о Кате, так стремительно вошедшей в мою жизнь и так же стремительно покинувшей нас, меня занимали больше, чем мысли о Борисе. Я старался погрузиться в работу с головой, поскольку малейшее расслабление снова возвращало меня к тому дождю, заднему сиденью машины, к зажигалке в ее тонких пальцах, к ее сладким от вина губам. Все теперь имело объяснение ( ее немногословность, фраза: "Господи, как я не хочу чтобы все это кончалось", ее реакция на мои слова о доме и окне с цветами. Как еще она могла реагировать на эту весну, на чувства двух влюбленных в нее мужчин, зная, что ее дни сочтены?
При всем желании заключить Бориса в братские объятия, выплакаться и выговориться, я не мог преодолеть возникшую между нами стену отчуждения. Он явно избегал встреч с нами. Отец Владимир сообщал мне каждый вечер, что Борис стал совершенно таинственно исчезать из дому. Возвращаясь с работы, я не всегда знал, сидит ли он у себя в мастерской. Однажды я, наконец, решил зайти к нему. На мой стук никто не ответил. Я толкнул дверь.
Комната, освещенная только настольной лампой, была пуста. Я прошел к столу и увидел три или четыре конверта с письмами, которые ему возвратила Катина мама. Я взял лежавшее сверху. Чернила на нем поплыли от слез. Я не мог заставить себя читать. Положив письмо, я вышел из комнаты и в коридоре неожиданно столкнулся с Борисом. Быстрым шагом он прошел мимо, как мне кажется, не увидев меня, но изрядно испугав. Он давно не брился и щетина покрывала его осунувшееся лицо. Взгляд его был воспален и мне показалось, что он говорит сам с собой.
На следующий день, когда я вернулся с работы, отец Владимир сообщил:
-- Ночью он из дому не выходил, я бы услышал, как хлопнула дверь. А в комнате его нет.
Мы напрасно ждали возвращения Бориса, а наутро стали искать его. Мастерская была пуста, но в потолке маленькой спальни, отделенной от мастерской тонкой перегородкой, оказался люк. Мы принесли со двора лестницу. Я залез на чердак первым, а потом помог забраться туда отцу Всеволоду. Чердак был превращен в психомантеум. Слуховое окно было закрыто холстом. На полу горела лампа, прикрытая полупрозрачной тканью. На старом комоде в центре чердака стояло зеркало. Борис полулежал в кресле перед комодом. Отец Владимир закрыл ему глаза и, опустившись на колени, стал читать молитву.
