– Сегодня, по случаю дня моего рождения, мне врачи подарили язву, – начала она бодро и насмешливо. – Тороплюсь вам об этом сообщить, стою еще в шубе.
– Но понимаете, Лидочка, – рыдание, – я боюсь, они не говорят всей правды. Мне-то ведь не скажут: не полагается, – рыдание. – Как вы думаете, если Самуил Яковлевич позвонит рентгенологу, ему скажут все как есть?
– Ну конечно! – закричала я. – Конечно, скажут правду!
(А Самуил Яковлевич уже звонил рентгенологу, и тот ему уже сказал: рак, и я уже это знала.)
Вечером мы все собрались у Туси с подарками. Туся была оживленная, нарядная, и стол был накрыт не на кухне, а в большой комнате. От Тусиного смеха и оживления было как-то еще горше. Один раз, когда она вышла из комнаты, Самуил Яковлевич сказал:
– Точно солнце закатывается.
В конце ужина заговорили о язве, больнице, Кассирском>27.
Туся сразу рассердилась и, став возле книжного шкафа, начала на нас просто кричать:
– Я не ребенок! Если это язва, то мне отлично известно, что язву не удаляют, а лечат! Я соберу консилиум, и пусть меня научат, как я должна лечиться! Ни в какую больницу я не лягу: в Боткинской меня отравили. Я послушалась вас всех, легла туда, и мне стало хуже.
22/III 59. Звонила Туся. Уговоры врачей, объяснявших ей, что язву необходимо оперировать, пока она не кровоточит, возымели свое действие.
– Я вижу, что мне все равно не дадут остаться дома, – сказала Тусенька спокойным голосом. – На днях я лягу.
29/III 59. Сегодня я ездила в железнодорожную больницу к Тусе. Она в отдельной палате. Кажется, что вся весна собралась в этой маленькой комнате: в чистом окне – яркое небо, на подоконнике, в вазах, живые цветы, на полу – солнце, а Туся такая веселая, розовая, сильная, молодая, что я уверена в ошибке врачей. Лежит она не в больничном, а во всем своем. Чувствует себя великолепно, много читает, хорошо ест, диабет настолько улучшился, что ее милая врачиха, слегка похожая на Зою, Дебора Абрамовна, в шутку называет ее «симулянткой».
В опухоль я больше не верю. Чепуха. Туся даже прибавляет в весе.
30/III59. Сегодня с утра я в больнице. Оперировали Тусю.
Часа два я сидела внизу с Ревеккой Марковной. Потом кое-как прорвалась в кабинет Кассирского, где был и Самуил Яковлевич. Кассирский рассказывает, что Туся вела себя мужественно, весело, а организм ее тоже оказался на высоте:
«Сердце работало так, как будто ей ничего и не делали».
Мы с С. Я. без конца ходили по коридорам и врачебным кабинетам, С. Я. еле волочил ноги, опираясь на меня, но с врачами и сестрами говорил требовательно, настойчиво, энергично.
