– Нет, Лидия Корнеевна, мне не дойти. Временное ли это ухудшение, или так и будут теперь изо дня в день, из недели в неделю – падать, падать силы? Я ее усадила на веранде. Помню, как еще недавно она и по лестнице Дедовой поднималась к нему в кабинет на второй этаж, а сейчас, когда она пожелала вставить новую строфу в «Решку», Корней Иванович сам принес ей сверху свой экземпляр «Поэмы»: подняться она не могла.
Прежде, чем вписать новую строфу в экземпляр «КИЧ», Анна Андреевна нам ее прочитала. Так я услышала «века – Эль Греко» во второй раз. Опять я не совсем поняла, зачем эта строфа тут нужна, тем более – или тем менее! – что последующая начинается тоже с «века». Новая только замедляет движение. Хотя, конечно, с другой стороны, Эль Греко в «Поэме» весьма уместен. Анна Андреевна прочла:
Чтоб посланец давнего века,
Что пришел с полотна Эль Греко,
Объяснил мне совсем без слов,
А одной улыбкою летней,
Что была я ему запретней
Всех семи смертельных грехов
[27].
– Грехи смертные, а не смертельные, – сказал Корней Иванович.
– Это совершенно все равно, – не без раздражения ответила Анна Андреевна и принялась вписывать новую строфу в «Решку».
Она ее вписала между строфами:
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила…
и
Чтоб сюда из чужого века
Незнакомого человека
Дерзко глянули бы глаза,
Чтоб он мне, отлетевшей тени,
Дал бы ветку мокрой сирени
В час, как эта минет гроза.
Пока Анна Андреевна меняла «ветку мокрой сирени» на «ворох мокрой сирени»[28], пока она вписывала новую строфу между прежними, а я украдкой через ее плечо перечитывала строфы подряд – задумалась я вот над чем: почему это в поэзии Ахматовой сирень всегда вблизи от смерти, от гибели? Всегда или почти всегда? Я еле успевала ловить летевшие мне навстречу строки:
И ходить на кладбище в поминальный день
Да смотреть на белую Божию сирень
[29].
Ну, тут понятно: куст белой сирени на чьей-то могиле.
Но в «Поэме», вот только что:
Чтоб он мне, отлетевшей тени,
Дал бы ворох мокрой сирени…
И уже давно в «Поэме» о кануне войны, о кануне тысячи тысяч смертей:
И кладбищем пахла сирень
[30].
Это уже в благополучнейших комнатах, в гостиных (Было: «И в кувшинах вяла сирень»).
Или:
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений —
Он погибель мне принесет
[31].
Тут сирень как будто противоположна гибели, но все-таки упомянута где-то поблизости… А вот стихи, обращенные к давным-давно разлучившейся с ней современнице, женщине еще живой, но уже превратившейся для Ахматовой в тень, в тень прошедшего, в символ прошедшей молодости:
