Барды | страница 29



На ногу ногу запрокинув…

Это записной романтик разглагольствует в «визборном» обществе. «Запрокинув» вместо «закинув» — остолбенеешь от этакого оборота!.. и напрасно. Потому что это не ляпсус, а литературная реминисценция. Из Пастернака:

В траве меж диких бальзаминов,
Ромашек и лесных купав,
Лежим мы, руки запрокинув
И кверху головы задрав…

Конечно, дерзость запрокинувшегося в небо гения дает совсем иной поэтический результат, чем эксперимент молоденькой певуньи, поменявшей в этом обороте руки на ноги. Но, вообще говоря, певунья относится к делу очень серьезно. «Одержимая жаждой творить», она вступительное сочинение в вуз пишет стихами, вдохновенно попирая орфографию. Это обходится ей дорого: она попадает только на вечернее отделение. Впрочем, может, потому все-таки попадает, что экзаменаторы оценивают порыв души и преданность слову.

Я это к тому, что милое косноязычие, кое-где оттеняющее летучие ритмы Якушевой, — не оплошность и не «недотяг», а своеобразная установка, нащупанная, скорее всего, интуитивно. Проще, проще! — осаживает себя душа, провожая грозы и встречая ветры, а в следующем четверостишии закладывает строку, далеко не простую:

А закаты рассветов полны…

— предоставляя будущим комментаторам решать, то ли эта строка навеяна «Пилигримами» Бродского, то ли этих «Пилигримов» предвещает.

Еще одно простецкое задание по ориентированию в поэтической подземке:

Я с детства люблю лабиринты метро
И четкость внимательных справок
Идешь себе слева и, наоборот,
Стоишь с чемоданами справа…

С кем перекличка? Навскидку — с Маяковским: «Иду направо — очень хорошо!»

Следующее четверостишие:

Нигде так спокойно не дышится мне,
Здесь ясно, прохладно и тихо.
А если случится, что «Выхода нет»,
То рядом окажется «Выход»…

А может, все-таки Окуджава? «А те, что идти хотят, должны держаться левой стороны»…

И при всей этой подспудно ощущаемой, тайной искушенности — поэзия Ады Якушевой кажется девственно самобытной; ее искушенность именно «тайная», и непонятно, как среди этих утесов и скал, плотин и трамплинов, взлетных полос и дорожных развязок, милицейских жезлов и солдатских котелков — светло журчит этот ручеек, эта ниточка в лабиринте, этот серебристый голосок, веселый говорок души, всех любящей, всех понимающей и жалеющей.

Дело в том, что ей все наши указатели и плотины — как бы «без разницы». Ей все равно, скажут ей «да» или «нет». Это всеобщее выравнивание, или всеобщее уподобление, или всеобщее перелицовывание реальности и составляет секрет Ады Якушевой, тайный пароль ее поэзии, ее уникальный «ход».