Во-вторых, глупо было надеяться на что-то хотя бы потому, что у Брэйди была девушка. Та самая. Обитательница туманного царства фей. Никто не говорил об этом специально, но нетрудно было догадаться. Спустя пару месяцев занятий с миссис Малиган я вполне отчетливо могла разбирать о чем идет речь в разговоре, но не всегда могла правильно сказать, то, что хочется, и поэтому предпочитала делать вид, что и понимаю далеко не все. Это позволяло иногда услышать больше, чем предназначалось для моих ушей. Например, я узнала, что иногда по ночам Брэйди уходил из дома. Надо полагать к ней. Иногда она просто заходила за ним и, ожидая Брэйди в гостиной, обменивалась приветливыми фразами с Вихо. «Здравствуй, Ли. Как дела. Опять до утра будете кошек гонять?». «Привет, Вихо. Посмотрим. Может, попадется дичь посущественнее». «О. Неужели вы рассчитываете сегодня загонять муху в чистом поле?». «Ну, мы, по крайней мере, попробуем». Говорилось все это с легкой улыбкой и сопровождалось забавными заговорщическими движениями бровей. Не представляю, что это могло означать. Наверное, какие-то местные шутки, которые мое русское ухо еще не научилось воспринимать и потому они не казались мне смешными. Самое интересное, что я выяснила из этих обменов любезностями, было ее имя. Ли. Прекрасное и нежное как она сама. Сильное и гибкое. Гораздо лучше, чем простенькое имя Женька. Брэйди спускался по лестнице и они вместе исчезали за дверью, не прикасаясь друг к другу и, даже, не обменявшись словами приветствия. Они умели общаться глазами. Когда я смотрела на них в такие моменты из полутемной кухни, скрытая тенью, боль ревности сжимала спазмом сердце. Ревности, на которую я не имела никакого права. Абсолютно.
В-третьих потому, что видеть то, чего на самом деле не существует не есть признак душевного здоровья. И, может быть я не переживала бы особо по этому поводу, если бы не одна важная деталь. Одна подробность, о которой я не имела права забывать. Ни при каких обстоятельствах. Как бы мне этого ни хотелось. Я всегда должна была помнить, что я — дочь своего «папки». Ребенок человека, который отличался маниакальными нездоровыми наклонностями. Вряд ли его поведение по отношению к нам можно считать нормой. Ничего не смысля в медицине, я не знала как правильно это называется, но не могла не понимать, что гены, переданные мне биологическим родителем могли нести в себе информацию о его болезни. Это означало, что монстр, в которого превратился мой отец, мог жить и внутри меня. И тяга моя к Брэйди, трепетное стремление души, боль сердца, которую мне так нравилось временами считать любовью, могла иметь совсем другую природу. Страх ледяными лапками пробегал вдоль позвоночника, когда я напоминала себе об этом, и помогал выныривать из состояния, близкого к эйфории, когда мы встречались с братом взглядами.
