Мой родной город, не такой большой и менее культурный, встретил меня хороводом застолий. Почин задала мама.
- Что же ты, отец, не поздравишь сына? - сказала она укоризненно, когда поздно вечером мы ужинали на кухне. - Всё-таки половину ребёнок уже отучился.
Батя полез, было, целоваться, но мать не позволила развиться маразму.
- Какой же ты непонятливый становишься у меня!
И она достала из морозилки запотевшую тут же бутылочку, чего прежде никогда не случалось — она и сама не пила, и мне не позволяла. Батя чуть усы себе не откусил от неожиданности. Я бы тоже удивился, если бы не знал причины, лежавшей в кармане в виде спичечного коробка.
Просидели мы в тот вечер до полуночи, так сказать, в семейном кругу и при этом в атмосфере, напрочь лишённой монотонности и скуки, присущей гулянкам с участием разных поколений. Мы и песни какие-то древние пели, «колхозные», слова которых я, к своему ужасу, прекрасно знал, и за жизнь очень даже неплохо поговорили.
А на следующий день я решил совершить обход своих корешей, начав его с первого по списку дружка. Звали его Васей, и связывало нас с ним тяжёлое прошлое, освящённое детскими глупостями. Когда я на каникулы домой приезжал, то сразу бежал к нему, чем вызывал материнскую ревность.
Человеком он считал себя серьёзным: в отличие от меня, вот уже два с половиной года валявшего дурака в институте, он и в армии отслужить успел, и на работу устроился престижную. Производство вредное, работа по сменам, зарплата — десять моих повышенных стипендий, на пенсию можно выходить уже через пятнадцать лет по инвалидности. Если, конечно, доживёшь.
Выпили мы с ним по первой, и я сразу про прибор раскололся. Жгла меня эта тайна, душила немилосердно.
- Ты чо? - обиделся он. - За дурака меня держишь?
В общем, реакция нормальная, предвиденная, неоднократно продемонстрированная и мной самим.
- Проверим? - предложил я, идя по Валькиному сценарию. - Давай, я наведу на тебя какую-нибудь мысль?
Вася, не в пример мне, отнекиваться не стал, а сурово, по-пролетарски принял огонь на себя, порвав на груди символическую тельняшку. Азарт скорого разоблачения завравшегося друга летел весёлыми брызгами из его глаз.
Я на бумажке написал что-то и в сторонку положил. Включил прибор.
- Ну, чего тебе сейчас захотелось?
- Вроде как выпить и закусить.
Я с гордостью протягиваю ему бумажку, а на ней написано: «Наливай». Короче, убил я его доказательствами.
Остаток вечера мы только по этой теме и говорили. Рассказал я ему и про Катю, и про математику, и про многое другое. Он только цокал языком и приговаривал:
