— Нет, нет, успокойся, сыну, — остановил его мягким движением руки Скиба, — мы этого не допустим: так сразу же не утнут тебе головы. Ты должен только доказать, что свидетельства, представленные в магистрат, были сфальшованы.
— Как? Каким образом? — по лицу Семена пробежала горькая улыбка. — Да ведь покуда я получу известие из Нюренберга…
— Знаю, знаю, — перебил его Скиба, — это шлях долгий, а времени мало. Надо прежде всего отишить Балыку, заронить в его голову думку, что все это подстроил Ходыка: очернил, мол, оклеветал тебя для того, чтобы захватить твое добро и женить своего сына на его дочке. Так, так, но как это сделать? — произнес он в раздумье, устремляя взгляд в дальний угол светлицы. — Дело-то обделал Ходыка так ловко, что нигде не видно и следа его когтей. Привезли известие, действительно, сторонние для него люди, бумага прислана от нюренбергского магистрата, ну что ж, значит, верно. Правду сказать, удивились мы тому, что случилось с тобой, а потом, как подумали — и месяц на небе менится, а человек!.. — Скиба махнул рукою. — Молодой, горячий, разбаловался на чужой стороне… Ну, да впрочем и думать нечего было — доказы все налицо, значит, правда. Магистрат и продал все твое добро, а Ходыка купил. Правда, купил за такие гроши, подстроил и там нам штуку, да дело шло о покойнике, у которого не осталось ни роду, ни племени, а у него, Ходыки, приятелей полмагистрата, потому-то никто и не хлопотал, чтобы продать подороже; так и продали за то, что он дал, так и остался он от всего в стороне.
Скиба задумался.
Семен с тревогою следил за выражением его лица.
— Постой, не журысь! — воскликнул ободряющим голосом Скиба. — На всякую кривую дырочку есть кривой и колочек! Уж мы, рано ли, поздно, а поймаем старого лиса за кончик его хвоста! Мы это обмиркуем… Магистрат, думаю, будет на твоей стороне, а потому, по-моему, надо поскорей подать в магистрат скаргу и на твоего бывшего опекуна Ходыку, и свидков, еще присягших, — ведь половина их показала, что видели, как с твоих плеч голова скатилась.
— Но ведь для этого я должен быть и на воле? — возразил Семен. — А вы сами говорите, что пан войт может хоть и сейчас запереть меня в вежу?
— Подумаем, подумаем, сыну, и об этом: сегодня да завтра, ну, словом, сколько понадобится времени, ты переховаешься у меня, — здесь тебя никто не тронет; а когда подашь в магистрат жалобу и все увидят, что ты жив та свидки ошуканцы, тогда задержат суд над тобой до тех пор, пока не придет ответ из нюренбергского магистрата. А я надеюсь, что с божьей помощью устроим так, что все это время ты будешь на воле.
