Гаврий покачал головой.
— Нет, когда-то были, но мы все сосканировали и повыбрасывали. У нас весь семейный архив находится в сервере.
— Ну, тогда вы вряд ли поймете меня. Я хотел сказать, что, читая бумажную книгу, я испытываю такое же теплое ностальгическое чувство, какое возникает при просмотре старых бумажных фотографий. Кроме того, чтение очень успокаивает, оно помогает снять стресс не хуже, чем это делает виртуальный медитатор… Вы-то никогда не пробовали читать свои книги?
— Ну так, заглядывал пару раз из любопытства. Но больше одной страницы не осилил.
— Я советую вам попробовать. Когда я буду разбирать вашу коллекцию, я оставлю вам пару книг на свое усмотрение, и вы будете их почитывать на досуге. Кстати, когда мы этим займемся? Надо определиться с точной ценой. Я готов выложить около тысячи евро.
— А прямо сегодня. Сейчас поедим и пойдем разбираться…
***
Гаврий послушался Поростовского и оставил себе, правда, не пару, а одну только книгу. Старичок был вполне доволен.
Единственный том в хорошо сохранившейся твердой обложке Гаврий поместил в сейф. Это был какой-то большой роман неизвестного ему писателя, на удивление толстый, напечатанный мелкими буквами, отчего поначалу даже лень было попытаться его почитать. Но Симеон обещал, что эта книга покажется Гаврию интересной.
Гаврий несколько раз брался за нее, однако, никак не мог одолеть больше одного-двух абзацев. За всю жизнь ему приходилось прочитывать только документы и короткие статьи из Сети. Обычно всю необходимую информацию он получал с помощью мультимедийного шлема.
Но странный старичок со своей страстью к бумажным книгам никак не выходил у него из памяти. И однажды Гаврий пересилил себя и зашел дальше. Прочел страницу, другую… И даже не заметил, как всерьез увлекся чтением печатного романа. И вдруг он испытал необычайные, незнакомые ему доселе ощущения. На страницах книги кипели страсти из далекого двадцатого века, и это было так чудно — складывать слова в предложения, а предложения генерировать собственным мозгом в образы. Но главное даже не это. Он вдруг понял, какую непривычную, но сладостную красоту может дарить печатный язык, какую особую силу он способен иметь над человеком.
С тех пор как Гаврий стал всерьез читать талмуд в твердой обложке, эти мысли и ощущения не оставляли его в покое. Ему казалось, что нужно что-то сделать особенное, как-то напомнить людям о книгах, что нельзя больше мириться с таким положением вещей. И однажды Гаврию пришла в голову сумасбродная идея.
