— Вы из провинции? — спросил я его, чтобы вызвать на беседу.
— Нет, я москвич, — ответил он и усмехнулся. — А что, так непохож?
— Да нет, отчего же…
— Вид у меня, конечно… — сказал он. — Прямо скажем, не Онасис.
— Кто? — переспросил я из вежливости.
— Онасис, — сказал он и тихо рассмеялся. — Да вы не знаете. И, что самое интересное, никогда не узнаете. Он, наверно, еще и не родился. — И опять тихо засмеялся.
Я посмотрел на него с жалостью. Видимо, невзгоды повлияли на его психику и он заговаривался.
Но чиновник Василий Лукич почему-то страшно осерчал. Он повернул к незнакомцу лицо, одарил его презрительным взглядом и надменно выговорил толстыми губами:
— Потрудитесь замолчать, милостивый государь! Потрудитесь не встревать в игру-с! — Потом он оборотился ко мне. — Извините, господин студент, но продолжать сегодня у меня нету желания-с. До следующего, более удачливого раза! — Он неуклюже поднялся, отвесил мне неуклюжий поклон и удалился.
Молодой человек скривил губы в усмешке.
— Надутый дурак, — молвил он небрежно. — Господи, сколько же на свете было дураков. А мне всегда казалось, что раньше их было меньше. — Он перемешал на доске фигуры. — Давайте сыграем… господин студент?
Он выиграл у меня партию моментально, с блеском. Я крайне удивился и ошарашенно посмотрел на моего партнера.
— Вы… шахматист? — спросил я глуповато.
— Нет, — покривился он. — Даже не любитель. Наивысшее достижение второе место на первенстве школы… — Он пристально посмотрел на меня. Послушайте, как, вас зовут?
— Анатолий Иванович…
— Меня зовут Павел Петрович… Просто Павел. Сколько вам лет?
— Двадцать пять, — ответил я, начиная удивляться этому допросу.
— Мне тоже двадцать пять, — сказал он. — Вы — студент?..
— Бывший студент, — печально поправил я.
— Ну хорошо, пусть бывший, — он заговорил горячо и страстно. — Вы молодой, образованный человек, не косный, не глупый, способны ли вы поверить в очень странную, необъяснимую историю?.. — глаза его горели странным огнем. — Способны?
— Не знаю, — сдержанно пожал я плечами.
Уж столько раз я сталкивался во время моих хождений по улицам и бедным трактирам, во время житья в нищих комнатах с подобными любителями рассказывать небывалые истории. Доведенные нуждой до отчаяния, люди пытались хоть этими историями как-то оправдать или же выставить себя в интересном, выгодном плане. Но чувствуя себя литератором, писателем, обязанным прислушиваться к боли человеческого сердца, я слушал эти небылицы и, видимо, доставлял большое облегчение рассказчикам, жаждавшим выговориться. Почему бы мне не выслушать и этого одинокого и жалкого человека?
