– Что случилось? – забеспокоился я. – Почему в твоих глазах мигает надпись «DANGER», как у пьяного кролика Роджера? На горизонте неприятности?
– А?! – вышел из ступора экстрасенс. – А-а-а… Нет. То есть… Только не смейся, Игорек! Я просто до колик в животе боюсь летать. Для меня полет равносилен пытке на дыбе. А лететь нам почти пять часов. Так, что сам понимаешь…
– Понимаю. У меня, между прочим, сердце тоже не на месте. Особенно после всех этих катастроф. Летишь и не знаешь: то ли летчик сына несовершеннолетнего за штурвал посадил, то ли диспетчер дома с женой поругался, то ли на Украине опять учения затеяли, то ли террористку на борт за «штуку» провели… Ого! Глянь, какая мадам идет! Ну, вылитая шахидка.
– С чего это ты взял? – на секунду отвлекшись от мрачных мыслей, поинтересовался экстрасенс, проследив мой взгляд, остановившийся на крупногабаритной даме бальзаковского возраста.
– Что я шахидок не видел? – обиделся я. – Она вся черная. И волосы, и глаза, и одежда. И вообще…
– И вообще, молод ты еще и начет женского пола слабоват! В смысле, мало знаешь женщин… То есть, я хотел сказать, мало о них знаешь. Какая же она террористка? Ты только погляди: у нее в глазах вся скорбь еврейского народа! А в черном, потому что надеется цветом фигуру устройнить.
– Это она зря. Такую фигуру только рубанком устройнить можно. И все же ты меня не убедил…
– Вот горе-то! Сам боюсь до дрожи, а тут еще тебя успокаивать приходится. Я тебе со всей ответственностью заявляю – ничего страшного не случится. Сколько раз взлетим, столько раз и сядем. Все. Точка. Конец дискуссии.
– Заявляет он! Скажите, пожалуйста! «Третьим глазом» не видит, «третьим ухом» не слышит а туда же!
– Это я про себя не вижу, и про тебя, дурака, тоже, а вот про нее сейчас посмотрю!
И Андрей так пронзительно зыркнул на корму дородной брюнетки, что женщина, почувствовав его магический взгляд, повернулась к нам с проворством не свойственным людям таких форм. Ее пронзительно-черные глаза то и дело перебегали с меня на Андрея и обратно. А по презрительно поджатым губам дамы можно было заключить, что будь мы в законопослушной Америке, то уже давно бы отправились мотать срок за сексуальное домогательство в общественном месте.
Чтобы замять возникшую неловкость, я попытался любезно улыбнуться, демонстрируя исключительно мирные намерения. И, как оказалось, зря. Дело в том, что после некоего происшествия, связанного с национальными интересами одной сопредельной дальневосточной страны, мой левый глаз (слава богу, оставшийся на месте) навсегда приобрел ехидный прищур. А мышцы левой половины лица стали сокращаться так, что даже самая искренняя улыбка, превращалась в нечто глумливое и донельзя отталкивающее. Так что слегка шокированная дама фыркнула и демонстративно направилась в противоположный конец зала ожидания.
