Улыбался он Глебу. И тот изготовился к бою не на жизнь, а насмерть. Но Таран, сплюнув темно-бордовый сгусток, повернулся спиной, бросил через плечо:
– За мной должок, Питерский. Запиши на свой счет!
И неспешно направился к «штабной» палатке.
* * *
Глеб ушел на дальний берег острова, упал в остывающий песок и слушал мерный плеск волны – извечный метроном планеты. Вечереющее солнце слабо пробивалось сквозь сомкнутые веки, ласкало умеренным по такому случаю светом.
Веки, все же, пришлось разлепить, когда рядом послышалось сдержанное сопение. Подле Глеба приземлился Гемоглобин.
В здешнем водолазном сообществе Гемоглобин смотрелся инородным телом. Остальные-то оказались, как на подбор, – мужики видные и крепкие, Гемоглобин же был низкорослым и далеко не атлетом. Видимо, ощущая собственную ущербность, ещё в первый день, когда все только съехались, он чрезвычайно горячился и толкал костлявыми локотками массивных сотоварищей:
– Слышь-ко! Ты не гляди, что я в анбалы не вышел, – это конституция моя такая. А главный показатель мужика – знаешь какой? Гемоглобин. Так у меня знаешь какой гемоглобин? В два раза превышенный – как у молодого бычка! С этаким гемоглобином я любому анбалу харахери сделаю за милую душу! Как японский самурай!
С той поры этого тамбовского самурая иначе, как Гемоглобином, не звали.
И вот теперь Гемоглобин совсем некстати материализовался подле Глеба. Словно бы не замечая такого соседства, минуты три он созерцал кромку горизонта и меланхолично сопел носом. А потом, обращаясь исключительно к горизонту, изрёк:
– Ехай от нас, начальник!
– Что? – опешил «начальник». – Куда «ехай»?
– А куда хошь. Главно дело – чтоб от нас.
И невелеречивый Гемоглобин опять намертво сомкнул свои уста истины. Ещё пару минут повитал в заоблачных эмпиреях – и выдал на-гора:
– Зря ты с упырем этим связался. Сделает он тебе харахери и сожрёт с потрохами.
– Это мне-то – бежать? – напрягся Глеб. – Да я, если что, уволю его к чертям собачьим – и дело с концом!
На Гемоглобиновом челе ацтекского идола проступило слабое подобие улыбки:
– Как бы он тебя не уволил. С этого света на тот. Брось кобениться, начальник! Собирай манатки и ехай к себе в Питер! Это я тебе говорю, потому уважаю. За сёднишное. Только всё одно – зазря ты сёдни на рожон полез!
Внутри загадочного Гемоглобинова организма неожиданно сместился какой-то пласт – и слова полетели вольготно:
– Ты что, слепой? Не вишь: он здесь хозяин, – не ты! Он всех нас строит. И дневники заполнять велит, как он скажет. Вон днесь Петруччо чашу со дна придербанил. Знатная чаша – глиняная, с двумя ручками, и мужик нарисован: голый и диск мечет. Анфора называется.
