Меня тронуло его страстное желание устроиться ко мне на работу смотрителем, но в то же время мне становилось не по себе при мысли о том, что этот мрачный человек будет проводить в одиночестве долгие зимние ночи в продуваемом всеми ветрами коттедже совсем радом с морем. Я предупредил его, что это безлюдное место.
Он покачал головой и сказал:
— Я не возражаю. Пускай будет безлюдное, мне от этого не станет более одиноко.
Он говорил задумчиво, голос его был полон меланхолии.
— Ну, если вы так хотите… — начал я.
— Я хочу. — сказал он, прерывая меня, но без грубости. Создавалось впечатление, что он думает вслух.
Он показался мне странным, но из-за рекомендации Джема я взял его.
Та однообразная болотистая часть побережья между Нью-Форестом и морем была тогда еще более безлюдна, чем в наши дни. Мой коттедж представлял собой крепкий каменный дом, выглядевший так, будто он веками стоял у моря и так долго выдерживал натиск волн и ветра, что стал воплощением бушевавших вокруг него бурь. В зимнюю пору он был слишком мрачен, но летом я любил проводить в нем выходные. Это было единственное место, где можно было искупаться, прыгнув в море из окна спальни.
Я думал, что если море так действовало Хортэру на нервы, то ему, безусловно, следовало держаться от него подальше; но, в конце концов, это было его дело.
Хортэр не часто писал мне, но раз в две недели я получал написанное четким почерком короткое письмо, в котором не было ничего, кроме сообщения о получении им чека, и о том, что в коттедже все в порядке.
В феврале вестей от него не было. Я находился за границей, и только вернувшись, увидел, что последнее уведомление о получении чека от Хортэра было почти двухнедельной давности.
Вскоре я должен был послать ему очередной чек, и решил отправить его на день или два раньше с письмом, где спрашивал, как идут дела. Ответа не было.
Я начал беспокоиться. К тому же я почти три месяца не был в Бэмпшире и давно хотел повидать свой коттедж. Двадцать шестое февраля было в том году таким теплым и весенним, что я телеграфировал Хортэру, что приеду на легкий завтрак с сосисками а картофельным пюре.
Коттедж выглядел совершенно покинутым: из труб не шел дым; двери были захлопнуты, окна плотно закрыты от яркого солнца ставнями. Единственным признаком жизни была огромная стая чаек, летавших над домом и вокруг него. Их резкие скорбные крики плавали в воздухе как маленькие облака, превращенные в звуки.
Я быстро прошел по узкой тропинке, покрытой галькой, и дернул дверь на себя. Она была заперта, что привело меня в замешательство. Должно быть, когда моя телеграмма пришла, Хортэр отсутствовал, и, очевидно, в доме не было ни топлива, ни пиши. Возможно, он уехал на один день, и поначалу я был раздражен его отлучкой, тем, что он оставил дом без присмотра.